Книга Капкан супружеской свободы, страница 3. Автор книги Олег Рой

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Капкан супружеской свободы»

Cтраница 3

Семья Соколовских была основана на союзе самодостаточных, сильных и творческих людей, каждый из которых умел делать в жизни свое собственное дело и не мешать при этом реализовываться партнеру. Алексей, которому недавно исполнилось сорок семь, находился сейчас, на пороге двадцать первого века, на самом пике своей профессиональной карьеры; спектакли молодежного экспериментального театра, режиссером и художественным руководителем которого он был, неизменно вызывали интерес и внимание давно наевшегося всяческого «авангарда» столичного зрителя. Громкие победы на европейских фестивалях и российские театральные премии позволяли друзьям вполне искренне отзываться о нем: «Лешка — гений!», а завистники, ехидно посмеивающиеся при этом, тем не менее вынуждены были, пусть и нехотя, признавать его талант. Сам Алексей Соколовский, говоря откровенно, гением себя не считал — и был, вероятно, прав. Но в его спектаклях почти всегда сквозила та напряженная, вибрирующая струна и присутствовала та аура подлинности, которые, собственно, и отличают произведения искусства от дешевых подделок.

А Ксения, в свои сорок четыре, упрямо и почти без всяких усилий продолжавшая выглядеть на тридцать пять, была доцентом Московского университета, с упоением занималась геологией и минералогией, знала толк в редчайших породах камней и смогла сделать то, что удается немногим — совместить профессию с любимым хобби. Безупречный художественный вкус позволял ей готовить для студентов великолепные, почти литературно отделанные лекции и со знанием дела коллекционировать красивейшие образцы самоцветов, консультируя при этом художников-ювелиров, как лучше «подать» яшму, малахит или оникс, чтобы подчеркнуть природную красоту камня. Всегда окруженная толпой студентов, коллег, горных специалистов и художников, изящная и невысокая, с тонким разрезом умных серо-стальных глаз и аккуратно причесанной каштановой головкой, она казалась и знакомым, и собственному мужу воплощением того, что зовется «элегантной женщиной». И при этом подлинно современной, образованной без занудства, деловой без ущерба для своей женственности и вполне успешной без всяких «вливаний» со стороны родственников. Ах, если бы еще не это ее безумное увлечение… если бы не оно, режиссер Соколовский, не кривя душой, мог бы утверждать, что с женой ему несказанно, абсолютно — и, наверное, незаслуженно — повезло.

Ксения ждала Алексея за красиво накрытым к завтраку столом. А он, приводя себя в порядок в ванной, пытался вернуть себе привычный душевный комфорт. Тугие, острые струи душа покалывали натренированное тело; острая бритва легко касалась загорелой и все еще упругой кожи; щетка фена быстро высушивала влажные после мытья густые волосы… Все это давало Алексею физически совершенное наслаждение, заставившее его в последние годы решительно отказаться от любых форм нецивилизованного отдыха. И от любимых некогда походов на байдарках с друзьями, и от диких рыбалок, и от всех прочих походно-мужских радостей — в пользу тех вариантов, когда под рукой у тебя в любой момент оказываются горячая вода для бритья и холодная для контрастного душа. Слишком уж он полюбил это утреннее ощущение легкости, здоровья, ухоженности и бодрости.

— Папка, ты скоро? — раздался через дверь голос его дочери. — Я уже не могу больше ждать, очень кушать хочется!

Последнюю часть фразы она произнесла с характерными интонациями старого анекдота, и Алексей улыбнулся, мысленно представив себе Наталью там, за дверью: быструю и нетерпеливую… Дочь всегда воспринималась им как некий непостижимый, космический сгусток энергии, которому он не в состоянии был противиться, и, перекрывая кран и отключая фен, он собрался уже было крикнуть в ответ «Иду!», как услышал спокойный голос жены:

— Ничего страшного, подождешь. Дай человеку прийти в себя после рабочей недели. Ведь сегодня суббота, Татка!

— Суббота, — проворчала дочь, — можно подумать, он сегодня не будет работать… Когда такое бывало?!

Дверь ванной распахнулась, и Алексей, возникший на ее пороге с полотенцем в руке, притянул к себе нахмурившееся великовозрастное дитя.

— Ну, вы с мамой тоже в этом плане не сильно отстаете. По крайней мере, по выходным дома не сидите, это уж точно, — добродушно укорил он. А потом, отбросив в сторону ненужный иронический тон, уткнулся лбом в Наташкину пышноволосую, русую, нежно пахнущую головку и одними губами, едва слышно, сказал: — С добрым утром, дочь. Я уже соскучился по тебе…

Они сидели втроем в светлой и просторной кухне. Алексей вбирал, втягивал в себя настроение выходного дня, словно пытался запомнить его надолго, защититься этими воспоминаниями от впечатлений прошедшего, незабытого сна. Звуки, запахи и цвета, легкое касание взглядов и спокойная забота друг о друге — все сейчас было таким привычным, любимым и успокаивающим, что он почувствовал, как внутреннее напряжение отпускает его, и жизнь вновь приобретает нормальные, не искаженные унизительным ночным испугом очертания.

Он смотрел, слушал, и ему казалось, что его прошлое, и настоящее, и будущее сфокусировались сейчас в одной точке, сошлись в неторопливом получасе этого майского утра.

Вот тихое, мелодичное позвякиванье — Ксюша задела резной медной туркой о край любимой чашки мужа, наливая ему кофе… Вспыхнул вдруг в рубиновой капле вишневого варенья искрящийся луч солнца… Зашуршала разворачиваемая Таткой салфетка… Защекотал ноздри тонкий аромат свежих пончиков, которые Ксения пекла по старинному, одной ей ведомому рецепту — он считался фирменным в ее семье, и, когда Алексей из праздного любопытства однажды попытался выяснить хотя бы состав того, чем она начиняет эти божественные, тающие во рту шарики, та полушутя-полусерьезно заявила: «И не старайся, все равно не скажу. Бабушка говорила, что эти пончики — обереги, и семья наша будет стоять до тех пор, пока никто не знает их секрета…»

«Слава богу, что она не рассказала мне тогда этого проклятого рецепта, в котором я все равно ничего бы не понял, — с внезапным суеверием подумал Алексей. — И пусть все остается по-старому: пончики секретными, сны несбывающимися, а мы все любящими и вместе…»

Разговор за столом вертелся вокруг ближайших планов семьи, мелочей, которые еще нужно докупить в дорогу, незаконченных дел. И всякий раз, видя, как едва уловимая складка недовольства трогает лоб мужа, когда речь напрямую касалась экспедиции, Ксения тут же переключала внимание на его собственный отъезд.

— Как жаль, что ты возвращаешься раньше нас, — говорила она, ловко обходя суть дела, заключающуюся в том, что Алексея не будет дома неделю, а их с Таткой — целых две. — Могу представить себе, как тут все зарастет пылью и как неуютно тебе будет ожидать нашего приезда…

— Да ну, мам, — возражала дочь, с преувеличенной плотоядностью выбиравшая на широком овальном блюде самый золотистый пончик, — что он, маленький, что ли? И потом, ты же знаешь, отец все равно не заметит, убрано здесь или нет. Он же дневать и ночевать будет в своем театре.

Конец тирады она произносила с плотно набитым ртом и, разумеется, поперхнулась. Отец с матерью одновременно легонько вскрикнули и принялись наперебой шлепать Наталью по худенькой спине, пока, смеясь и отмахиваясь от них, та наконец не перестала кашлять и не вытерла выступивших на глазах слез.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация