Чёртов наркотик — эта девочка Аля. Мой персональный и божественный. И у меня начисто сорвало крышу. Снова.
Я словно снова очутился в том дне, когда я вернулся в Лондон и узнал, что Алю сбила машина. Длительное воздействие стрессов из-за проблем с бизнесом, вся эта ситуация с арестом и известие о несчастье с самым дорогим моему сердцу человеком сильно ударили по моему здоровью. Я перенёс инсульт. Мне повезло, что сын был рядом. Если бы не он, последствия могли оказаться катастрофическими.
Восстановление давалось непросто. Трудно представить себя лежачим полуинвалидом, когда ещё вчера, грубо говоря, ты был цветущим бизнесменом в полном расцвете сил, интересного возраста и радужными перспективами на будущее. Лежать, не чувствуя рук и ног, не мотивирует. От слова совсем.
Долгие месяцы реабилитации я жил в социальном вакууме, старался ни с кем не общаться. Известие, что Аля бросила меня, что Аля так просто пошла дальше, не добавляло очков моему общему плачевному состоянию.
Но так было правильно. Я даже был как-то невероятно рад и горд, что она не жертвовала собой, а приняла мудрое решение освободить нас обоих от таких нездоровых отношений. Видит Бог, я был слаб и зависим от неё, сам я никогда не набрался бы сил, чтобы заставить её уйти. А она… Она не обязана тратить свои лучшие годы на человека-проблему. Я не имел права так поступать с ней. Я заставил себя принять её выбор. Я просил лишь об одном: если она не справится, пусть просто обратиться ко мне. С любым вопросом.
Примерно раз в пять недель адвокат присылал мне сухой отчёт, что с девушкой всё в порядке. Когда это было совсем — совсем! — не так! Это первое, что бросается в глаза! Она вовсе не «в норме», не «в порядке», не «хорошо», тем более, она не «счастлива». Я бы оценил её состояние как «жива, и слава Богу»! Ну какого чёрта!
Какого чёрта мы встретились именно сейчас, когда всё запутано до невозможности? Почему она должна быть непременно дочерью того самого человека, который чуть не погубил меня и разрушил наши отношения?
Сейчас, когда я так близок к цели, когда я в полушаге от того, чтобы вернуть себе то, что потерял — деловую репутацию и честное имя, почему она снова возникла в моей жизни и снова стала занимать весь мой разум?
Мне плевать на время, когда я заваливаюсь к адвокату.
— Александр Александрович? — удивлённо спрашивает Воронцов.
— Михаил Юрьевич, вот ты, вроде умный человек? Ответь: нахрена? Вот нахрена ты мне врал про Алевтину?
— Александр Александрович, моё дело — защищать ваши интересы…
— Меня интересовало только одно: её нормальная жизнь. Ты сказал, что она счастлива. Твои слова! Я не наблюдаю долбанного сказочного счастья в её жизни! Совсем.
— Она — дочь Сафронова, в ваших интересах было…
— Уволить бы тебя к чертям, Мишаня, — с горечью отмахиваюсь от его слов. — Не нужно беречь меня. Не нужно решать за меня. Я сам разберусь, что важно, а что — второстепенно. Если есть, что сказать про Алевтину, скажи сразу. Потом — будет хуже.
— Я не искал её. Как только узнал от Бакинского, что она дочь Сафронова, просто подавал вам заведомо ложные сведения, которые вы хотели слышать.
— Я хотел знать долбанную правду! — взрываюсь я. — Честность — это самое важное в наших отношениях, не находишь?
— Вы находились в СИЗО. Николай Петрович пробивал ваши связи и обнаружил, что ваша… хм… любовница…возможно, причастна к вашим проблемам. Мы решили перестраховаться.
— Перестраховщики! — это просто невероятно! — Любому станет ясно, что девчонка не при делах, стоит лишь увидеть её своими глазами. Это нелепое совпадение!
— А в больнице? Она же сама написала, что двигается дальше, потому что не хочет ждать вашего выздоровления…
— Разберусь. Сам! — отрезаю я. — Никакой самодеятельности, Михаил Юрьевич. Пожалуйста. Мне нужна только правда, а что с ней делать, я решу сам.
21. Аля
Совещание в понедельник после корпоратива больше напоминает заунывное собрание в обществе анонимных алкоголиков. Все стыдливо тупят взор, нерешительно мнутся и боятся вспоминать, что было.
Мне тоже крайне неловко, но причина кроется в другом. Причина в пронизывающем взгляде знакомых до каждой крапинки глаз. Причина в лёгкой улыбке, вызывающей невидимую чужому человеку дрожь в моих руках, которая хорошо заметна ему. Которая вызывает лишь более широкую самодовольную улыбку на его лице. Какую же потрясающую, Боже!
Причина сидит напротив меня, по правую руку от Инги, и не сводит с меня глаз. А я всеми силами не поддаюсь. Очень стараюсь, правда, но мой взгляд то и дело натыкается на его.
Если бы взглядами можно было бы кричать, его взгляд сейчас кричал бы мне о больших и чистых чувствах. Которых, как мы все прекрасно понимаем, нет и быть не может.
Причина в том, что он касался и целовал меня так, словно я что-то значу для него. Что-то очень особенное. Когда это совсем не так. Нельзя быть особенной для женатого мужчины, невозможно быть особенной для мужчины, который «в отношениях» с моей сестрой.
Причина в том, что папенька снова облажался и позабыл меня предупредить, что господин Мельченко теперь является соучредителем компании и активно участвует в её делах. О, мой босс! Тьфу, ты! О, мой Бог! Мы будем видеться каждый чёртов день. Я не выдержу. Точно.
— Алевтина… Прошу прощения, конечно, Александра, — ловлю усмешку, — передайте мне, пожалуйста, папку с отчётом по строительству жилого комплекса в Дмитрове.
С грохотом отъезжаю на стуле, подхватываю увесистую папку и огибаю стол, чтобы плюхнуть перед ним.
— Я здесь не секретарь-референт, — напоминаю недовольным тоном Инге, потому что я не могу посмотреть на причину своего недовольства. — И не обязана подчиняться этому индивиду.
Алекс хмыкает и успокаивающим жестом касается моей руки, обжигая своим прикосновением, пуская ток по венам. Хочется отпрянуть, но я заворожённым взглядом смотрю, как его длинные пальцы обводят узоры на моей коже.
Я в беде. Очень большой беде. Моё сердце оглушительно колотится в груди, потому что меня волнуют его прикосновения. Я точно не в себе! Какое-то нездоровое восприятие жизни! Он. Бросил. Меня. Бросил! Беременную! И даже не спросил, что стало со мной и тем ребёнком! Чёртово безумие испытывать то, что я испытываю прямо сейчас!
