Впервые мне показалось, что я перегнула палку. Дима действительно сожалел, во всяком случае, изобразить так правдоподобно раскаяние, думаю, ему было не под силу. Я отвернулась от Смирнова и стала с интересом рассматривать огромные медные агрегаты, в которых в этом кафе держали пиво. На самом деле они мне были совсем неинтересны, но я боялась не выдержать виноватого Диминого взгляда. Мы долго молчали и, только когда принесли обед, наконец заговорили о деле. Видимо пряный аппетитный аромат смог разрядить напряжение между нами, а жуткий голод напомнил, что мы в одной лодке.
– Лера, чтобы понять, где именно искать манифест, нужно как следует подумать, куда Браге мог его запрятать. Ты говорила, что Клеменари… – Индюк замялся, смущенно посмотрел на меня и, поймав мой недовольный взгляд, исправился, – Клементинум состоит из нескольких построек. Расскажи подробнее про это место, чтобы я понимал, как и для чего все это соорудили твои религиозные фанатики.
– Не религиозные фанатики, а орден иезуитов, – вздохнула я. – Помнишь, что я тебе про них рассказывала?
– Да, Лер, я не совсем глуп, просто их фанатизм в религии говорит сам за себя.
– В некотором смысле ты прав. Иезуиты действительно убежденные католики. Так вот, в Чешском королевстве иезуиты появились в тысяча пятьсот пятьдесят шестом году. Их призвали в Прагу для усиления католицизма в Чехии. Иезуитам предстояло обратить в католическую веру на три четверти протестантскую страну. Только представь себе, какая работа!
– Да, важное занятие, – усмехнулся Индюк.
– Не мне объяснять тебе, что религия всегда была важным инструментом власти, – строго заметила я.
– Тут с тобой спорить не стану. Ты права.
– И на этом спасибо, – улыбнулась я, отправляя в рот кусочек божественного жареного карпа. Еще одно национальное чешское блюдо, которое, по словам Индюка, мы были обязаны отведать.
– Так значит, иезуиты приехали в Прагу, чтобы обращать население в католичество, а чтобы где-то разместиться, построили Клементинум?
– Почти так и было. Они получили в свое распоряжение остатки разрушенного гуситами доминиканского монастыря, возникшего в начале тринадцатого века при небольшом костеле Святого Клемента. В дальнейшем это место стало называться Клементинум и превратилось в центр науки, культуры и религии. На самом деле, хоть ты и зовешь иезуитов религиозными фанатиками, они сделали очень много для развития образования в Европе, хотя и ограничивались рамками католичества.
– Если бы не они, то никакой Оболенки бы не было.
– И это тоже, но Оболенка только следствие, и вот сейчас поймешь почему. При ордене существовала хорошо продуманная система обучения. Образованию уделялась первостепенная роль. Считалось, что студенты-иезуиты за три месяца обучения получают объем знаний, соответствующий двухлетней программе Карлова Университета
63. К иезуитам съезжались дети из аристократических семей Германии, Италии, Франции и других стран. В итоге в тысяча шестьсот двадцать втором году по приказу Фердинанда Первого
64 Карлов университет был передан Ордену иезуитов, автоматически получившему монопольное право на контроль всей системы высшего образования в Чехии. Лишь спустя сто пятьдесят лет после изгнания иезуитов с территории Чехии система высшего образования перешла в подчинение государства.
– Почему такое внимание образованию? Только из благих побуждений? – нахмурился Смирнов и отставил свое темное пиво.
– Возможно благие побуждения тоже имели место быть, но не только.
– Подчинить себе образование – значит иметь возможность воздействовать на молодых людей, которые в будущем могут стать активными гражданами. Именно этот принцип действует в Оболенке, – рассуждал Смирнов.
– Не будем обвинять весь орден в подобных вещах. Были и те, кто искренне верил в свое дело. Иезуиты занимались не только образованием. С середины шестнадцатого века при них успешно работала типография, не имевшая равных по влиянию и количеству изданных публикаций в Чешском королевстве. Вплоть до тысяча семьсот семьдесят третьего года существовал иезуитский театр. В Клементинуме была создана старейшая астрономическая обсерватория, где начались регулярные гидрометеорологические измерения.
– Хорошо, и где нам искать манифест? Сама говорила, что при Браге уже были отстроены все здания Клементинума.
– Тут мы можем только предполагать. Возможно, в его келье.
– Думаешь, он мог спрятать нечто настолько важное в своей жилой комнате? Лер, ты же сама говорила, что его не жаловали соратники по ордену. Наверняка Браге знал, что его келью обыщут, стоит ему уехать в Россию, – проговорил Смирнов с блеском азарта в глазах.
– Ты прав… – протянула я, стараясь догадаться, куда он клонит.
– Мне кажется, мы с Браге чем-то похожи, – продолжил Дима. – Он был фанатом своего дела, я люблю свое занятие. Мы оба проводили уйму времени на работе. Не считая заданий под прикрытием, я почти всегда нахожусь в кабинете. Дома почти не бываю, а если и прихожу, то часто глубокой ночью, а то и под утра и только, чтобы поспать. Я у Лариски бываю чаще, чем у себя.
– К чему ты все это говоришь? – процедила я, злясь на очередное упоминание этой женщины.
– К тому, Лера, что все важное и значимое для меня хранится на работе. Где работал Браге?
– Дим… Точно! – воодушевилась я. – Библиотека! Кониас Браге работал в библиотеке. Там и с Оболенским занимался.
– Туда можно получить доступ, – улыбаясь, сказал Дима.
– Да, можно, но, учитывая то, что манифест хранится в особенном месте, не думаю, что мы сможем так просто его разыскать.
– Где может быть это особенное место?
– Библиотека была открыта в тысяча семьсот двадцать втором году. Она считается самой красивой библиотекой в мире. Я, конечно, могу ошибаться, но, думаю, что манифест спрятан где-то в барочном зале. Браге там работал. Изучая собранную библиотеку, он и пришел к выводу, что необходимо уйти от закоренелого католицизма и развивать науку, выходя за религиозные рамки. Эта идея впоследствии послужила тому, что старые иезуиты сочли его предателем. Ну конечно! Библиотека!
– Мы должны узнать, когда будет экскурсия в Клементинум, и попасть на нее.
– У тебя как сотрудника ФСБ будет допуск к залу? – поинтересовалась я.
– Это не международное расследование, по мнению начальства. Мне допуска не дадут. Будем действовать сами, – вздохнул Смирнов.
