– Я твой друг, – оторопело возразил Миша, хлопая огромными и влажными, как у коровы, глазами.
– Имел я таких друзей во все места… – грубо ответил Волошин.
Миша, покраснев, вскочил.
– Ты совсем сдурел?.. Как ты… Как ты разговариваешь со мной?.. Да пошел ты, знаешь куда? Никому не позволю так с собой обращаться! Ноги моей больше не будет в этой шарашкиной конторе! Увольняюсь с сегодняшнего дня, меня давно в агентство «Ваш дом» зовут!
– Скатертью дорожка, – ухмыльнулся Виктор. И правда, что этот мальчишка возомнил о себе? Можно подумать, такая солидная компания, как «АРК», не найдет себе другого исполнительного директора! Смешно просто! Тотчас, едва за Мишей закрылась дверь, Волошин вызвал к себе Ниночку и продиктовал приказ о его увольнении.
Не лучше получилось и с Аллочкой Комаровой. Как-то раз в пятницу она, будто бы случайно задержавшись после работы, когда все уже разошлись, пришла к нему в кабинет и произнесла какой-то сбивчивый монолог о его нездоровье, своем беспокойстве и поведении, от которого страдают не только близкие люди, но и дело.
– У тебя налицо переутомление, нервное истощение и невроз, вызванный постоянным стрессом, – авторитетно закончила она свою речь, из которой стало ясно, что теперь, в добавление к женским журналам, главный бухгалтер агентства недвижимости «АРК» изучает еще и популярные медицинские. – Тебе необходимо обратиться к специалисту. И для начала лучше всего к психологу или к невропатологу.
Виктор выслушал ее, не перебивая, только нетерпеливо постукивал по столу обратным концом остро отточенного карандаша. А когда женщина замолчала, поднял на нее тяжелый взгляд, в котором сквозило презрение, и с усмешкой проговорил:
– Скажи, а кто дал тебе право считать себя близким мне человеком и лезть ко мне со своими советами?
– Я хотела… я думала… – растерянно залепетала Аллочка, но шеф перебил ее:
– Мне наплевать, что ты там думала своими куриными мозгами! То, что я иногда спал с тобой, вовсе не значит, что тебе позволено открывать рот и грузить меня своими идиотскими бреднями!
После этих слов бедная Аллочка пулей вылетела из его кабинета и потом еще целый час рыдала, размазывая по щекам косметику, в дамском туалете, на ее счастье, уже пустом в связи с окончанием рабочего дня.
Словом, прогнило что-то в Датском королевстве. Все было плохо. Иногда Волошин мрачно думал, что если бы только его коллеги-приятели знали, насколько ему плохо, они не ограничились бы дружескими попытками проявить участие, а и на самом бы деле попытались помочь. Вот только как? Он и сам этого не знал. Но пока он еще держался – Виктор с полным основанием ставил это себе в заслугу, – пока он еще никому не давал понять, что днем и ночью его грызет странная тоска, у которой было вполне конкретное женское имя, что все реже по утрам ему хочется подниматься с постели, что бизнес интересует его все меньше и меньше, а возможность остаться одному, в тишине и темноте собственного дома, – все больше, все настойчивей…
Ведя непрекращающийся внутренний диалог со своими коллегами, неосознанно пытаясь объяснить все происходящее не им, а самому себе, Виктор почти оправдывался про себя: да, я нездоров. Да, странности; да, небольшая усталость, раздражение, несвойственные прежде подозрительность и агрессия… Но и только. Скрепя сердце он вновь и вновь повторял про себя, как магическое заклинание: пока еще речь только об этом. Еще никто ничего не заметил. Еще я кажусь всем изменившимся, но все же Виктором Волошиным… Еще никто не понял, что на самом деле Волошина давно нет – он умер, как умер однажды на лавочке в сквере бомжеватого вида экс-банкир Васильцов, которого Виктор когда-то видел щегольски одетым, распространяющим вокруг себя аромат богатства и везения, веселым и удачливым… Да, он, Волошин, попросту умер. Потому что разве может жить человек, которого кто-то неведомый изгнал из рая?..
Так продолжалось долго, сколько именно времени – он не знал, поскольку уже давно не вел счета дням. Во всяком случае, лето уже успело закончиться. Похолодало, зарядили дожди, дни становились короче, и желтые листья, упавшие вдруг под ноги, уже не воспринимались как досадная случайность.
Однажды рано утром в дверь его квартиры позвонили. Это было странно – обычно его посетители никогда не являлись вот так, наобум, а старались всегда заранее договориться о визите по телефону. В крайнем случае звонила, по телефону же, консьержка. А тут кто-то нагрянул без предварительной договоренности.
Когда прозвучал этот звонок, голова Виктора, которую он еле сумел оторвать от подушки и тут же уронил обратно, напоминала тяжелый, набитый грязным бельем и заплесневелыми объедками чемодан.
Звонок повторился – требовательно, настойчиво, как будто звонивший удерживал палец на кнопке. Кого это принесла нелегкая? Виктор выругался. Шатаясь, поднялся на вялые, слабые ноги; накинул валявшийся рядом на стуле халат, нашарил ногами тапочки и двинулся в долгое мучительное путешествие по собственной квартире. Барабанные перепонки терзала новая серия звонков.
– Да иду уже, иду! Хватит трезвонить! Кто там, Юра, ты, что ли?
Либо Юра, либо… Кто же еще? В крайнем случае Аллочка – если она решила снова повыяснять отношения… Виктор был уверен, что в его солидный дом с охраной случайный посетитель не проникнет. Поэтому он, не колеблясь, отпер дверь. И пережил небольшое нервное потрясение…
«Цыганка!» – вот было первое слово, которое почему-то возникло в голове при виде нежданной пришелицы. Несмотря на то что волосы у нее были совсем не черные, а, наоборот, соломенно-желтые – хотя, вероятно, крашеные. Цвет кожи – не по-цыгански смуглый, а нездорово-белый, мучнистый. На этом лице там и сям алели точки угрей, которые еще называют юношескими – пожалуй, единственная примета молодости незнакомки, потому что по хомячьим щекам и худой, но какой-то рыхлой, с обвисшей грудью, фигуре, полускрытой бесформенной юбкой и слишком теплой, не по погоде, курткой, ей можно было дать не меньше сорока.
Цыганкой же она показалась Виктору потому, что окружавшие ее дети, хлынувшие в открытую дверь радостной ордой, составляли целый табор. Старшему, такому же прыщавому, как мамаша, было лет двенадцать; младший пискливо голосил из байкового одеяльца у нее на руках. Виктору померещилось, что среди них было несколько двойняшек, а то и тройняшек. А может, и не померещилось… Ведь только наличием близнецов можно было объяснить, каким образом эта женщина (нет, несмотря на потасканный вид, она явно моложе сорока) успела обзавестись такой прорвой отпрысков.
Виктор уже хотел было захлопнуть дверь, но женщина ловко втиснула в проем ногу в стоптанной кроссовке. Одной рукой прижимая к груди кулек с младенцем, другую она уперла в бок и пошла в атаку на Виктора:
– И не стыдно, а? Он еще дверь закрывает, сволочь!.. Отобрал у многодетной матери квартиру и радуется! Совсем эти буржуи совесть потеряли!
Виктор попытался вытеснить пришелицу на лестничную площадку, однако против него выставили, точно щит, орущего младенца. После чего самого хозяина квартиры оттеснили в холл, а затем в гостиную, где уже обосновалась добрая половина «цыганят». Остальные рассеялись по квартире. Из туалета раздался шум спускаемой воды. Из кухни – звук открываемого холодильника. Кое-кто возродил старую школьную забаву – съезжал по перилам со второго этажа. Двое пацанят, нисколько не смущаясь присутствием Виктора, включили телевизор с плазменным экраном и упоенно щелкали пультом.
