Несмотря на негодование Бургоэна, обвинения Николая и Нессельроде не были безосновательными. Хоть правительство Луи-Филиппа официально заняло позицию невмешательства в польские дела, без французской помощи (конечно, неофициальной) поляки не остались. Связи между польскими патриотами и французскими левыми либералами были налажены еще до восстания. Генерал Ж.-М. Лафайет создал «Общество друзей поляков», деятельность которого направлялась им же возглавляемым «Центральным комитетом в поддержку поляков». Параллельно с этой организацией было создано «Общество цивилизации», преследовавшее те же цели
[336]. Как отмечал посол России во Франции граф Ш.-А. Поццо ди Борго, генерал Лафайет пытался раздобыть деньги для восставших поляков как посредством организованной «Центральным комитетом» подписки и проведения различных лотерей, так и непосредственно через министра иностранных дел О.-Ф. Себастьяни, однако последнее не увенчалось успехом
[337]. Кроме того, во Франции было создано «Общество католического агентства», а также около ста комитетов в поддержку поляков в департаментах. «Центральный комитет» оказал полякам непосредственную помощь в подготовке и проведении восстания. Еще до его начала в Варшаву были отправлены военные специалисты; с началом эпидемии холеры туда послали 40 медиков
[338]. В донесении российского посла в Вене Д.П. Татищева отмечалось, что «литература революционного содержания доставлялась из Парижа в Варшаву и Краков дилижансами»
[339].
Действия России по подавлению Польского восстания вызвали резкую критику среди европейской общественности. В Париже и Лондоне осуждение со стороны интеллектуалов вылилось в волну настоящей ненависти ко всему русскому. Французские газеты яростно обрушились на Россию с оскорблениями. В парламенте лидеры «партии Движения» требовали интервенции французской армии, дабы устранить последствия постыдного раздела Польши
[340]. Несколько раз толпа угрожала разбить стекла в здании российского посольства. Французский консул в Ницце Барон Маскле писал 3 февраля 1831 г.: «Говорят, что все русские должны будут покинуть Францию, где парижане, охваченные энтузиазмом, вызванным варшавским восстанием, охотно распевают “Варшавянку” Делавиня…»
[341]
Кузен посла Австрийской империи в Париже граф Р. Аппоньи записал в своем дневнике 19 сентября: «Никогда я еще не видел Париж в подобном возбуждении. Умы были разделены между желанием сохранить порядок и стремлением оказать помощь полякам, поскольку еще верили, что король может найти выход из положения»
[342].
Манифестации в поддержку поляков продолжались в Париже и в последующие месяцы. В декабре состоялась массовая демонстрация в честь французского генерала Дж. Раморино, который в ноябре 1830 г. был в Варшаве и принимал участие в восстании, командуя 20-тысячным корпусом.
После подавления восстания Франция, наряду с Великобританией, стала одним из центров польской эмиграции. К концу 1831 г. в Париже находилось 80 поляков, бывших депутатов, сенаторов, журналистов. На 1 января 1832 г. во Франции насчитывалось уже 2828 польских эмигрантов
[343]. Именно тысячи эмигрировавших в Европу участников Польского восстания сыграли значительную роль в создании образа России как варварского, деспотичного государства, непосредственно угрожающего свободе европейцев
[344]. Консервативная политика Николая дисгармонировала с доминировавшим в Европе курсом на либерализацию. Россия с ее приверженностью традиционным ценностям олицетворяла для европейцев старый порядок. Русофобские публикации, к которым были причастны поляки, появлялись во Франции на протяжении 1830-х – 1840-х гг. В отчете III отделения за 1845 г. сообщалось: «…распространению клевет и лжей на Россию способствуют польские выходцы; они участвуют и в составлении французских пасквилей: это обнаруживается, между прочим, из того, что в статьях и книжках с клеветами на Россию все иноязычные собственные имена искажены и только польские имена написаны правильно…»
[345]
В парижском Отеле Ламбер князь Адам Чарторыйский, когда-то один из «молодых друзей» императора Александра I и российский министр иностранных дел, в апреле 1832 г. создал «Литературное общество», постоянный очаг распространения неприязни к России. Это был один из тех центров польской эмиграции, которые, как отмечалось в отчете III отделения, «возжигают искры восстания в Галиции и княжестве Познанском, покушаются умножить в Царстве Польском и Западных губерниях идеи о новом мятеже и склонить в свою пользу умы значительнейших помещиков того края»
[346].
В это же самое время польский поэт Адам Мицкевич создал свой образ «Руси-тройки», подхваченный Александром Герценом и бытующий в литературе по сей день: «Кибитка несется. Жандарм кулаком/Дубасит возницу. Возница кнутом/Стегает наотмашь солдат, свирепея. /Беги, или кони собьют ротозея…»
В 1835 г. польский вопрос вновь стал одним из обсуждаемых в Европе и спровоцировал новый всплеск русофобии. На сей раз это было связано с выступлением императора Николая I в Варшаве. Восстание в Польше стало для императора наглядным примером того, к чему приводят парламент и конституционная монархия. В завещании сыну Александру, написанном в 1835 г., император прямо указывал: «Не давай никогда воли полякам; упрочь начатое и старайся довершить трудное дело обрусевания сего края, отнюдь не ослабевая в принятых мерах»
[347].
