— Грошик? — произнес он, наконец, с отчетливо выраженным состраданием в голосе, вполне уместным при обращении к существу, лишенному хвоста. — Что ж, это ответ на вопрос «кто вы?». А теперь потрудитесь сообщить, что вы, собственно, такое?
— О да, сэр, разумеется, — сказал Грошик, энергично встряхнулся и дважды чихнул. — В сущности, я — морская свинка.
— Вот как, — усмехнулся барсук. Недоверие так и сквозило в его облике. — Насколько мне известно, у свинок нет меха, а уж тем паче — оранжевого. Зато у любой свинки всенепременно найдется пятачок и славный хвостик петелькой. Уж я-то повидал свиней всякого разбора — и пятнистых, и в крапинку, и простых, и самых редких пород — и могу сказать определенно: у вас со свинками нет ничего общего!
— И все же я — свинка, — просопел Грошик. Слезы хлынули из его глаз и прочертили бороздки на покрытых пылью щеках. — Мои предки родом из Южной Америки — так, по крайней мере, мне сообщили.
— Ах, вот оно что, — сказал Босуорт, сожалея, что обидел малыша: в конце концов, не его вина, что он уродился таким нелепым и бесхвостым. — Ну, это все объясняет. По всей видимости, свиньи в Южной Америке заметно отличаются от свиней, населяющих Северную Англию.
— Очень может быть, — согласился Грошик. — А могу ли я, в свою очередь, узнать, сэр, с кем имею честь беседовать? Кто вы и к какому виду относитесь?
— Кто я? — изумился Босуорт, полагавший, что уж его-то внешность говорит сама за себя. — Что ж, я — барсук Босуорт XVII, к вашим услугам.
— Барсук? — Черные глазки Грошика превратились в глазищи. — Но… разве барсуки не такие же свирепые и жестокие звери, как горностаи или куницы?
— Барсуки свирепы, когда в этом есть надобность, и жестоки, когда им угрожают, но обычно они очень дружелюбны и гостеприимны. — Босуорт улыбнулся, демонстрируя, что в данный момент он отнюдь не свиреп и не жесток. — Так вы хотели бы остановиться в нашей гостинице?
— Право, не знаю, сэр, — нерешительно сказал Грошик, промокнув лапкой нос. — Я вообще не собирался никуда идти, но в корзинке, куда меня положила девочка, обнаружилась дырка, вот я и выбрался оттуда. Ну и задумал прогуляться. Шел и шел, а потом выяснилось, что я вовсе не знаю, где нахожусь — все эти камни и кусты ежевики, они же всюду одинаковы. А тут еще полил дождь, я решил укрыться в норке за камнем, сунулся туда — и полетел вниз. Это было очень неприятно, я скатился кубарем и, достигнув дна, никак не мог вскарабкаться обратно. Ах, сэр, вы даже не представляете, до чего я испугался! Мне оставалось только пойти по этому коридору, а надо вам сказать, что его ох как давно не подметали — нет, нет, это не ваша вина, сэр, хотя вы и барсук И вот я здесь, перед вами…
— Дождь? — взволнованно прошептал Босуорт. — Вы сказали, что пошел дождь?
С того мгновения, когда слово «дождь» достигло его слуха, нос Босуорта начал подергиваться, улавливая вожделенный запах: милый сердцу любого барсука густой аромат сырой земли и омытого дождем воздуха, мокрого вереска и сочащегося влагой дерна. Волшебное благоухание проникло в глухие запыленные переходы и галереи Большого Барсучника, взывая к сокровенным чувствам почтенного барсука сладостным, обольстительным, чарующим, манящим, звенящим шепотом: «Ззземляные дожжждевые черви!»
Босуорт глубоко вздохнул. Неодолимый зов проникал глубоко в душу, требовал безотлагательных действий. Барсук уронил тетрадь и карандаш, сбросил халат и отшвырнул домашние туфли. «Так и только так, никаких сомнений!» — пробормотал он сам себе и устремился было в том самом направлении, откуда появился Грошик, но все же вспомнил о своих обязанностях хозяина и остановился.
— Знаете, Грошик, — сказал он торопливо, — раз уж вы здесь, вам следует остаться. Возьмите-ка этот подсвечник и идите прямо по коридору, да старайтесь ступать осторожно, чтобы не поднимать пыль. На первом углу свернете направо, на втором — налево, и окажетесь перед кухней.
— Перед кухней? — Грошик просиял. — Надеюсь, там найдется что-нибудь перекусить. С обеда у меня во рту маковой росинки не было. Вообще-то считается, что морские свинки питаются травой, но я бы не отказался от булочки с изюмом…
— Булочка там, несомненно, найдется, — перебил его Босуорт. — Просуньте голову в дверь и попросите Петрушку. Она с радостью вам поможет. А потам найдите одну из крольчих — Метелку или Шваберку, какая окажется поблизости, и она покажет вам вашу комнату. Свободных номеров у нас хватает, и мы здесь всегда рады гостям.
Произнося эту речь, Босуорт не забывал принюхиваться. Вот он поднял голову и энергично втянул воздух — о да, это он, этот восхитительный, явно различимый дух, источаемый сырой землей, свежей зеленой листвой, мокрым папоротником…
— Но, сэр, — жалобно спросил Грошик, — «здесь» — это где?
— В Большом Барсучнике, разумеется, — бросил в ответ Босуорт, едва повернув голову в сторону собеседника, ибо, позабыв о своей роли хозяина, он уже мчался по коридору ко входу, через который Грошик свалился в его гостиницу. Он бежал, и одуряющий запах напоенного влагой мха и омытого дождем вереска становился все сильнее, подгоняя барсука, маня его сладострастными обещаниями, надеждой вкусить наслаждение — иду к вам, о черви, лечу, земляные! Наконец он достиг крутого подъема, который вел к выходу на поверхность. Будучи крупнее, сильнее и опытнее крохотной нелепой свинки, Босуорт без особого труда вскарабкался по склону, высунул нос в сырую дождливую темень, а затем одним мощным движением мускулистых задних ног выбрался на волю, где шумел ветер, пригибая мокрую траву к мягкой, расползающейся под лапами влажной земле.
— Уфф! — сказал барсук, выдохнув и снова наполнив легкие свежим прохладным воздухом. — Ух ты! — воскликнул он, в восторге перекувырнувшись. — Это ж надо! — Он приземлился на все четыре лапы и в полном восторге пустился в пляс. — С ума сойти!
В абсолютно невменяемом состоянии Босуорт ринулся сквозь вереск, шиповник и ежевику, по пути засовывая нос в наиболее соблазнительные кучки лежалой листвы, выхватывая из-под нее червяков и заглатывая их, по возможности, целиком, дабы не повредить зубов случайно попавшими в рот песчинками или камушками. Десять, двадцать, тридцать — он потерял им счет, стремительно пожирая этих нежных тварей, которые, как и барсуки, обожали дождь и выползали на поверхность с таким же страстным желанием, с каким Босуорт выскочил наружу из Большого Барсучника.
Поглощенный этим приятнейшим занятием, барсук обежал вокруг огромной — в дом величиной — груды камней, и только тогда понял, что это и впрямь дом, старая хибара для пастухов на задней стороне Остролистного холма. Теперь этим убежищем пользовались редко — разве что праздные гуляки по окрестным местам забирались сюда. Босуорт остановился, присел на задние лапы и поднял голову. Из хибары доносились голоса — говорили мальчик и девочка, а сквозь щели был виден тусклый огонек свечи. Не прошло и минуты, как Босуорт понял, что голоса принадлежат той же паре, которую он видел несколько дней назад, и что именно эта девочка оставила книгу со странными записями в одном из боковых входов в Большой Барсучник. Похоже, обитатели убежища вели Очень Серьезный Разговор.
