Как во сне они прожили год, потом другой. И вроде как даже привыкли. Колоться стали чаще, выплывали все труднее. Здоровье и самочувствие, что бы там ни говорил врач, ухудшалось. Иногда, словно бы не всерьез, стали поговаривать о суициде. Может, не ждать у моря погоды, взять да и уйти самим? Каким способом – понятно: вкатишь тройную дозу – и не заметишь, как отойдешь в мир иной: «Здрасте, Владимир Ильич!» – как любят шутить наркоманы. Была даже мысль сделать это красиво, в новогоднюю ночь: пустить по вене, как только президент выйдет с бокалом. И под куранты – со свистом! Но тут оказалось, что Вика на Новый год никуда не идет, – и от затеи отказались. Пугать девчонку было ни к чему, Степа безумно любил сестру, да и Макс к Вике уже привязался.
* * *
Подъезд оказался не тем. И дом тоже не тем. Никакой Вики в квартире на третьем этаже, окнами на улицу, не обнаружилось. И в соседнем доме тоже. И через один.
Телефона Вики Крутилин, конечно, не помнил. Как у многих бизнесменов, у него имелось несколько мобильных – для деловых связей, для друзей, для личных контактов. Номер секретаря был в записной книжке «офисного» телефона, который Евгений, как назло, сегодня не взял.
Жене показалось, что мороз усилился. На самом деле из него просто понемногу выветривался алкоголь, и ему становилось холодно. Ну и пальто, конечно… Крутилин обычно покупал верхнюю одежду, исходя из того, что в основном проводит время в салоне машины с климат-контролем, и тонкий кашемир не спасал от январских морозов.
После десяти минут бесцельного блуждания Лохнесс в растерянности остановился посреди тихой улицы с однотипными пятиэтажными домами. Кругом было безлюдно, окна в домах одно за другим гасли, люди укладывались спать.
«А у меня дома нет. Уже нет, – зябко поежился Крутилин. – Сколько же всего свалилось на меня за последнее время». Он вспомнил Каринку с братьями, Маринку с этим ее язвительным «Ты лох, Лохнесс!» и выругался. «Ну и везет же мне на баб! Хотя ведь я сам – сам! – выбрал себе и первую и вторую жену… Хотя теперь можно сказать, что выбирал я их не для себя, а друг для друга… Нет уж, пусть весь мир сойдет с ума, и женщины будут с женщинами, а мужчины – с мужчинами, это не убедит меня. Правда заключена в самой жизни. А жизнь зарождается там, где Он и Она. Остальное, как говорят, от лукавого».
Его безумная ночная поездка за город, на старенькую мамину дачу, была, конечно же, инстинктивным желанием прижаться к чему-то родному, близкому. И хоть ехал он туда с одной целью – умереть, но ведь хотел это сделать именно там, а не где-то в городе, где и с крыши можно… и с моста…
Он замер как вкопанный: понял, почувствовал, что это мама остановила его там, у разрушенной церкви.
– Ты продолжаешь оберегать меня, родная моя, – прошептал он. – Значит, еще не все потеряно?..
Он посмотрел наверх, туда, куда улетела душа его мамы. А там высыпали звезды и удивляли своим ярким светом. Ему показалось, что одна из них подмигнула ему.
Под ногами громко и весело хрустел снег, напоминая, что сегодня Рождество.
«Я, как кузнец Вакула, отправился в рождественскую ночь на поиски счастья, – улыбнулся Лохнесс. – Но я хоть и не Вакула, но чертям бы всяким хвосты понакрутил».
«Маринку я, конечно, просмотрел, – думал он. – Я приучил ее к хорошей, легкой жизни. К ничегонеделанью. Ни дела, ни детей, ни увлечений. Хотя нет, увлечения были: тряпки, тусовки, травку покуривала, а вот теперь – высший пилотаж».
А снег все хрустел и хрустел под ногами.
В воздухе веяло какой-то таинственностью, так и хотелось верить во что-то светлое и приятное. Евгений шагал, уже не отдавая себе отчета, куда и зачем идет, не прекращая говорить сам с собой.
«Что же мы делаем с собой за тот короткий промежуток времени, который отпущен нам? Ведь для чего-то нам дается и этот снег, и эта ночь, и эти звезды… Ну не для того же, чтобы только есть, пить, портить друг другу жизнь!
Многим людям я помогал в этой жизни, многие помогали мне. Я хочу любить, хочу, чтобы меня любили. Я хочу нормальной обыкновенной жизни. Это такая малость, – он тяжело вздохнул. – И это так много…»
И, поглощенный своими мыслями, он сам не заметил, как сбился с пути. Потерял не только дом, но даже нужную улицу, оказался где-то среди гаражей и бетонных заборов.
Что делать, как отсюда выбираться? Вокруг ни души, дорогу спросить не у кого. Даже ни одной машины не остановишь. Да и не на что ему машину ловить, всю наличность – а там было тысяч, наверное, десять – он отдал бородатому.
Женя растерянно побрел вперед, от злости вскидывая ногой сугробы. Эти окраины, бесконечные железнодорожные пути справа от него, занесенные снегом будки навевали на него тоску. В таком месте особенно жутко и бесприютно в холод и метель, и потерявшемуся путнику легко утратить остатки надежды.
Крутилин не знал, что он не остался незамеченным, даже в таком безлюдном месте, где, казалось, хозяйничает только стихия. За ним внимательно наблюдали несколько пар глаз.
– Эй, мужик, – послышался негромкий голос откуда-то из-за гаража.
Женя удивленно поднял голову и с некоторым трудом сфокусировал взгляд на двух крепких мужичках невысокого роста и неопределенного возраста в не слишком свежей одежде.
– Что?
– Закурить у тебя не найдется? А то по пальто видать, богатенький, а у нас вот нет ничего, так что поделись. Не все же тебе должно в этом мире достаться.
– Извините, я не курю, – развел руками Лохнесс.
Один из мужиков, нагловатый, со свежим шрамом на лице и хитрыми глазками, прищурился:
– Тогда деньгами помоги под Рождество. А то мы и отпраздновать не можем по-человечески…
– И денег у меня, ребята, ни копейки, хотите – верьте, хотите – нет, – вздохнул Крутилин. – Я все потерял. Смешно, конечно, но то, что на мне, – по сути, все, что у меня есть.
– Вот ведь какой, класс буржуйский, не хотят по-хорошему, – усмехнулся нагловатый прямо в лицо Лохнессу, окутав того смрадным облаком перегара, сивухи и гнили. Половина зубов во рту у него отсутствовала.
«Видимо, меня бить собираются», – отстраненно подумал Лохнесс. Его и впрямь не особенно пугала такая перспектива – ну что же, логичное завершение дня.
Но он все же приготовился защищаться, попутно высматривая пути отступления, потому что в таком состоянии вряд ли мог оказать серьезное сопротивление.
– Хорош, мужики, оставьте его, – послышался вдруг глуховатый голос сбоку и почему-то сверху. Крутилин повернулся в ту сторону, тут же получил удар по голове и провалился в небытие.
Очнулся он уже совсем в каком-то другом месте, тут хотя и слышались завывания ветра, но было относительно сухо и тепло. В нос ударил неприятный запах помойки. Он огляделся и понял, что находится, очевидно, в заброшенном гараже или сарае. Вокруг виднелась старая мебель и прочий мусор, из стен торчали куски фанеры. Горел небольшой костерок, разведенный из остатков ящиков, бумаги и щепок. Рядом с ним сидел и смотрел на огонь взлохмаченный человек с пронзительными глазами, в вылинявшей до непонятного цвета куртке без молнии и женской вязаной шапке.
