– Это тоже из классики? – интересовалась Люся.
– В какой-то степени. Так мама говорила, когда ей очень не хотелось что-то делать. Пусть его Наташа хомутает!
– А то ты не в курсе!
Благодаря Кате, подруги знали, что Николай подкатился к Наталье Павловне с предложением – типа, сын у них, ему сейчас нужна поддержка родителей, и вообще, попробовать начать все заново… Наташа его прошлой заслуги по спасению сына не оценила и нынешнего желания заняться воспитанием Антона тоже. С ней явно произошло то, про что говорят: стал другим человеком.
– Нет, – сказала, – Антон – наш с Вадимом сын, и мы вместе будем его поддерживать. Наш сын – преступник, а ты – предатель: когда-то ты предал меня, сейчас – Сергея.
Они сошлись с Вадимом, живут втроем в доме на Заречной, навещают мать, которая, вроде бы, перестала злоупотреблять лекарствами. И Антон, и Вадим получили условные сроки, с учетом искреннего раскаяния, не оставления в опасности пострадавшего и содействия в его нахождении, но, главным образом, того, что пострадавший претензий не имел, а ходатайствовал о снисхождении к преступившим закон.
Как-то в августе Люся заскочила на минутку к Зое. Мила, естественно, тоже присутствовала.
– Девочки, а мы в Черногорию едем.
– Да ладно!
– Честное слово! У Игоря там, оказывается, друг живет, бывший однокурсник, давно его приглашает в гости. Игорь как узнал, что это моя голубая мечта, созвонился с ним, и вот… Через три дня мы улетаем.
…Увы! После Черногории Игорь Николаевич затосковал. Не то чтобы он разочаровался в Люсе, нет! Но его манили невские гранитные берега, а волжские просторы уже не были так милы, и, напитавшись впечатлениями и налюбовавшись образцами поволжского деревянного зодчества, он торопился засесть за книгу, пока впечатления свежи. И его влекли высокие своды Петербургской национальной библиотеки, а потолки артюховской центральной городской, куда он записался сразу по приезде, казались низковаты и к творчеству не располагали.
Да что говорить! Взрослое дерево трудно приживается в чужой почве. По этой же причине и Люся отказывалась переезжать в Питер. Ей нужно было доработать до пенсии, и на кого она оставит дом? Конечно, Гарик под благотворным влиянием Лиды, завязал (сколько чудес за один год!) и даже занялся поисками работы, но долго ли продлится эта идиллия! Опять же, Ксюня! Мы же в ответе за тех, кого приручили, верно? А подруги!.. В Питере будет только Игорь, а здесь Зоя с Милой, а теперь и Катя… А внучки!..
В конечном итоге, Игорь Николаевич отбыл на родину, купив на прощание Люсе компьютер, преподав ей азы компьютерной грамотности и установив скайп. Теперь они ежевечерне общались. И приглашали друг друга в гости. Игорь Николаевич совсем уж было собрался прилететь в Артюховск – встречать Новый год, да что-то там у него не срослось.
И у Милы конец лавстори оказался неожиданным.
Как-то в начале золотого артюховского октября она хлопотала на кухне в тереме, а Сережа прилаживал отвалившуюся дужку к ее очкам.
– Милочка, – сказал он, – мне нужно сказать тебе кое-что.
Сердечко Милочки екнуло. И тут без стука распахнулась входная дверь, и раздался рыдающий женский голос:
– Сережа! Сереженька!
И вслед за этим сердечным призывом в кухню проникла – нет, ворвалась вихрем дебелая крашеная блондинка в косухе и лосинах леопардовой расцветки. Миле не нужно было объяснять, кто она. О том, что потом происходило на кухне, Мила рассказывала подругам не слишком охотно.
– Как теленок на веревочке, – в недоумении говорила она. – Кто ведет, за тем и идет! И это после всего, что случилось! Ну, мужики! Ну разве не козлы?
– Может, именно после всего, что случилось, они взглянули друг на друга другими глазами, – предположила Люся.
– И потом, с Надей он знаком дольше, чем с тобой! «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»! – не преминула призвать на помощь классику Зоя.
– И не все же козлы…
– Исключая твоего Игоря Николаевича, конечно! – саркастически улыбнулась Мила.
Сергей и Надя отбыли в Шахтерский, а в ноябре Людмилу Ивановну пригласили в нотариальную контору и после выполнения необходимых формальностей вручили дарственную на теремок – так Бельцов отблагодарил Милочку за свое возвращение к жизни и ее порушенные матримониальные планы. На ее недоуменные вопросы он ответил по телефону:
– Ты же мечтала жить с подругами коммуной! За домом пригляд постоянный нужен. Продадите свои дома и соединитесь! А у нас с Надей двухкомнатная квартира, зачем нам больше! А мы будем приезжать летом на рыбалку, если вы не будете возражать. Я там себе беседку оборудую.
Продавать свои домишки никто, конечно, не собирался – и Зоя, и Люся планировали умирать в родительских домах, где жизнь прожили, да и Мила не желала отказываться от удобств, которых в теремке не было. У нее возникла другая идея – Лиза с Никитой готовились к свадьбе, и свадьба должна была происходить, во исполнение Лизиной мечты, в тереме. Так почему бы молодым не поселиться после свадьбы в теремке? А уж Мирюгин-старший расстарается по части устройства удобств да и ремонта, какого-никакого. Кстати, Лиза не хотела, чтобы их обручальными кольцами стали кольца их тезок Бельковых – а вдруг их несчастья перейдут на новых владельцев.
– А ты посмотри на это с другой стороны, – сказала Людмила Ивановна. – Сколько им пришлось попутешествовать во времени и пространстве, в скольких руках побывать, прежде чем они попали в ваши! Не говоря уже о совпадении имен. Нет, Лиза, это судьба вам знак посылает и благословляет!
…Зазвонил Катин телефон – это заехали забрать ее сын с невесткой. Встречали они Новый год у тестей, там же оставили и уснувших детей, а теперь приехали поздравляться к свекрови. Надевая пальто, Катя напомнила:
– В двенадцать, как штык, у молодых Мирюгиных, приглашали. А потом зайдем к Любимовым, у Федьки-ракетчика день рождения. Вот уж недоразумение – даже родиться умудрился в самый праздник, бедная мать ни погулять вечером, ни чаю утром попить не успела.
* * *
Выйдя от Лизы с Никитой, дамы направились к Любимовым. Филя приветствовал их усиленной работой куцего хвоста – привык, и даже полюбил, а разве могло быть иначе? Зашли в дом, расцеловались с хозяйкой.
– А где же новорожденный?
– В зале на диване, – с сердцем махнула рукой Зинаида Григорьевна. – Проходите! – и пошлепала на кухню.
Игнатьевич лежал, отвернувшись к спинке дивана. Плечи его мелко подрагивали.
– Федор Игнатьевич! – переполошились гостьи. – Что случилось?
Рука деда потянулась к лицу – вытирать слезы. Мила бросилась к нему, остальные гостьи беспомощно топтались на пороге.
– Да что с вами? – вскричала Милка в тревоге, разворачивая деда. Он, впрочем, не сопротивлялся. – Почему вы плачете?
– Да как же мне не плакать? – Глаза его, впрочем, были сухими, рот – от уха до уха. – Еще год назад мне было восемьдесят шесть лет, а теперь вот восемьдесят семь стукнуло!
