– Я же к вам приходил, расспрашивал! – с упреком сказал Салимгареев.
Чернов молчал, сидел сгорбившись, низко опустив седую голову.
Эпилог
Новый год решили встречать у Зои: у нее было больше спальных мест, а всю новогоднюю ночь не спавши дамы уже не выдерживали, укладывались по постелям часа в три.
– Ну что ж, – встала Зоя Васильевна. На правах хозяйки, она решила взять бразды правления в свои руки и произнести первый тост – вослед уходящему году. – Полгода назад мы с вами озвучили наши мечты и выпили за их осуществление. Люся хотела побывать в Черногории, Милочка – жить всем нам вместе, я – каких-то перемен в жизни. Жизнь внесла некоторые коррективы, но на то она и жизнь, а в целом все сбылось, так ведь?
– Так!!! – дружно поддержали подруги.
– Я ничего не загадывала! – напомнила Катя.
– Но разве ты не таила в душе надежду укрепить свой пошатнувшийся авторитет? – тонко улыбнулась Мила.
Подруги уже были в курсе душевной драмы, которую почти год в одиночестве переживала Катерина Ивановна.
– А теперь на Заречной равных тебе нет! – поддержала Люся.
– Да как же!.. – тяжко вздохнула Катя. – Такую историю пролопушить! Даже и не догадываться! И Танька, зараза, царство ей небесное, убралась, словечком не обмолвившись. Встретимся ТАМ – уж я ей скажу пару ласковых!
– Нет, Катя, ты молодец! Если бы не ты!..
– Да ну, если бы не вы!..
Зоя Васильевна поняла, что необходимо перекрывать этот поток славословия.
– «Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку», – извиняющимся тоном процитировала она.
– Зайка, ну что ты портишь душевный настрой! – обиделась Мила.
– В кои-то веки есть основание друг друга похвалить! – поддержала Люся.
– И, главное, вполне заслуженно! – присоединилась Катя.
– Ладно, давайте уже проводим старый год! Он оказался таким насыщенным!
Выпили.
– Девочки, а я стихи сочинила…
– Про что?
Катя и Люся, переглянувшись, скуксились.
– Про нас… а может, и не про нас… Ну, вообще…
– Да читай уже! – сказала Люся.
Зоя откашлялась:
Мы все страдаем фетишизмом —
Любовью трепетной к вещам
Со светлой старости харизмой,
Предметным, так сказать, мощам.
Кто – к раритету, панагии,
Кто – к самоварам и значкам,
Житейским милым пустячкам,
Хранящим привкус ностальгии.
В позеленевшей медной ступке,
Которой в лом давно пора,
Толкла чеснок моя пра-пра…,
Удачной радуясь покупке.
Дом деда век еще не рухнет,
Азы механики забыв,
И мебель старая – не рухлядь,
А стиль и ретро, эксклюзив!
И эта тяга к старине —
Не есть ли знак для них, ушедших,
Тех, что в альбоме ль, на стене
На фотографиях поблекших?
Они там живы, лишь застыли,
Глядят сквозь призму многих лет…
Чтоб не остаться горсткой пыли,
Нам оставляют фотослед.
Они нам с возрастом дороже,
Мы с каждым годом ближе к ним,
И, даст Бог, детям, внукам, может,
Мы эту нить передадим.
И нас качают те же волны —
Уносит времени река…
Они нас ждут. А мы их помним.
Их даль – не так уж далека…
– Какая же ты умница! – воскликнула Люся, и Зоя с Милой уставились на нее в немом изумлении: в последнее время все они не то поменялись ролями, не то позаимствовали друг у друга несвойственные им черты.
– Это, конечно же, про нас, и про то, что с нами случилось! – сказала Мила.
* * *
Сергей Михайлович Бельцов после выписки из больницы был определен в Камышовский дом-интернат. Память к нему не вернулась, никто его не искал, на рассказ о нем по местному телевидению, с демонстрацией фотографии, никто не откликнулся. Отыскать его след по своим каналам старшему лейтенанту Романцову труда не составило, благодаря показаниям Вадима Чумаченко, что Вадиму и зачлось при определении наказания.
Ехать в Камышовск Романцов пригласил Наталью Павловну, вдруг Бельцов ее узнает. Людмила Ивановна, которая, как говорится, держала руку на пульсе этой истории, напросилась сама, а Наташа была только рада спутнице.
Вопреки ожиданиям, Сергей Наташу не узнал, смотрел с одинаковым интересом и на нее, и на Милу. Узнал он Николая, по возвращении, – и его, и Вадима до суда отпустили под подписку о невыезде.
– Коля? – спросил неуверенно, раскрывая объятия, и был растерян, когда понял, что Коля мнется и отнюдь не спешит в его объятия бросаться.
Мила остаток лета пропадала у Бельцова. Она считала себя вправе присутствовать и при покаянии друга-брата, и любимой женщины, хотя выслушивала историю не в первый раз. Все опасались, не произойдет ли сбой в психике Сергея после услышанного, и не возражали, проникшись к Миле чувствами, едва ли не благоговейными. Сбоя не произошло, но Сергей не проявлял особого гостеприимства при дальнейших посещениях Наташи и Николая, и постепенно их визиты, и так не частые, совсем прекратились. Только услышав о роли бывшей жены в его спасении, задумчиво покачал головой:
– Надо же…
Зоя и Люся с тихой радостью наблюдали, как расцветает и молодеет их подруга, так же, как Мила, в свою очередь, вместе с Зоей наблюдала за перерождением и преображением Люси. У нее тоже, кажется, налаживалась личная жизнь. Игорь Николаевич успевал и по городу бегать в поисках архитектурных жемчужин, и теремок описывать-фотографировать, и с Люсей в огороде увлеченно копаться – его энергии хватало на все.
– Шустрик какой! – умилялась Зоя. – Неужели Люське наконец повезло?
– Мы теперь, считай, при мужиках – Мила уже считала дело решенным – а ты, Зайка, хоть бы Чернова охомутала! Чего мужик пропадает? Он же не преступник закоренелый, подумаешь, оступился, ему сейчас тоже поддержка нужна, мужику срок дали, хоть и условный.
– С ума ты сошла! – пугалась Зоя. – Лучше цыгана в задницу поцеловать!
– Фу, Зайка! И это говоришь ты, вся такая интеллигентная!
