– Все в мире относительно!
По меньшей мере, странный ответ! Но дальнейшие расспросы выглядели бы неделикатно.
Катерина Ивановна же, появившаяся в этот момент во дворе, деликатности не проявила. В одной руке она держала накрытую салфеткой тарелку, в другой – пустую стеклянную банку. Во дворе повеяло изумительным духом жареных пирожков, и подруги синхронно сглотнули. Захлопнув ногой калитку и для верности еще прихлопнув ее попой, Катя от калитки закричала:
– Какие люди! Сколько лет, сколько зим! Где бы мы еще встретились!
Подруги разулыбались.
– А я вот пирожков с капустой настряпала, дай, думаю, соседей угощу! Знала бы, что здесь столько народу, побольше бы положила!
– А банка почему пустая? – вклинился Федор Игнатьевич. – Ты в нее ничего не забыла налить?
– Я, вообще-то, хотела закваски попросить у Григорьевны на квас, но могу и сбегать домой – налить кой-чего покрепче кваса, раз такая компания собралась! – громко продолжала Ивановна на эмоциях.
Федор Игнатьевич поморщился:
– Кончай орать, человека разбудишь!
– Это кто ж тут, на ночь глядя, спать собрался?
– Да вот, гостья к Федору Игнатьевичу приехала, – доложила Мила, кивая в сторону кресла.
– Когда? А что ж вы мне ничего не сказали? – понизив голос, с укоризной обратилась Катя к Зинаиде Григорьевне. – Кто ж такая?
Хозяйка молчала, переминаясь с ноги на ногу.
– Зинаида Григорьевна, – просипела Зоя, испуганно таращась на неподвижную женщину, – мне кажется, что она умерла!
Повисла поистине гробовая тишина. Катерина Ивановна переводила взгляд с испуганных гостий на растерянную хозяйку и индифферентного хозяина, затем, сунув в руки Григорьевне тарелку и банку, самоотверженно двинулась к креслу. Катя поняла, что командовать парадом придется ей. В свете событий последних дней, это становилось для нее уже привычным делом.
Приблизившись к креслу, она бесстрашно протянула руку к даме под широкополой шляпой, но рука ее на полдороги повисла в воздухе. Потом Катя завопила:
– Ах ты, старый хрыч!
Подруги впали в ступор, а Игнатьевич, неадекватно ситуации, захихикал. Почему Катя обращается к гостье, употребляя существительное мужского рода с уничижительным, даже бранным оттенком? Почему столь неадекватна ее реакция – она сдернула шляпу с головы неподвижной гостьи, швырнула ее наземь, а потом – о, ужас! – сняла скальп и швырнула его тоже? (В следующую секунду женщины поняли, что это всего лишь парик). А Катя продолжала бушевать, оставив в покое новопреставленную, которая, выясняется, таковой не была. Она вообще не преставлялась, поскольку никогда и не была живой. Наконец, осознав, что диалога со статуей не получается, Ивановна плюнула и перевела горящий взор на Федора Игнатьевича. Тот, в отличие от оцепеневших от ужаса женщин, пребывал в весельи. Стоя на безопасном расстоянии от разъяренной амазонки, в которую превратилась его незлобивая соседка Катька, он трясся от смеха и вытирал слезы. А Катерина Ивановна, простерши руки к Григорьевне, с мукой вымолвила:
– А ты?..
И – с той же невыразимой мукой – к женщинам, которых уже начала считать подругами:
– А вы?..
И закончила традиционно:
– Ноги моей больше не будет в этом дворе!
– Катя, а закваска? – пискнула ей вслед Зинаида Григорьевна. Как ни крути, и сегодня она была стопроцентной соучастницей своего мужа, и вины с себя не снимала. Но кто же мог предвидеть, что обстоятельства сложатся именно так, как они сложились?
А Вера, наконец уловившая грозовые раскаты в соседнем дворе, больше не опасалась за судьбу Зинаиды Григорьевны: она узнала голос Катьки Мокровой, подопытного кролика этого старого змея Федора Игнатьевича.
* * *
Провожая Милу до «Водолея», дамы делились наблюдениями и делали выводы.
– Клада нет, – резюмировала Мила.
– Доказательства?
– Ну, смотрите: работала всю жизнь на рыбозаводе, это купеческая дочь, к труду не приученная, тяжелому труду, я имею в виду. Какая это работа, мы знаем: не всякий мужик выдержит. Ноги в резиновых сапогах, руки в воде, весь день стоя. Стала бы она корячиться, будь у нее побочный доход?
– Может, просто шифровалась. Пуганая ворона куста боится.
– Она же шила! Могла под это дело потихоньку отмывать свои драгоценности. Кто ее там учитывал, одно она платье сшила или пять.
– Нет, девочки, все равно что-то просочилось бы: от людских глаз не спрячешься.
– Бог с ним, с кладом! Откуда у Шурмановой кольцо?
– Да, девочки, я-то его в руках держала, кольцо явно мужское, не на тонкий девичий пальчик. А Лизино колечко Сергею на палец не налезло б! Поэтому он его и не носил.
– Может, он его в ювелирку снес, там колечко раскатали, сделали Сергею по размеру.
– Не вяжется! Когда они с Надей женились, то, конечно, покупали кольца, как и все мы. С чего бы это он поменял свое кольцо на бабушкино? Так не делают, плохая примета!
– С того, что брак распался, Сергей не хотел носить кольцо, связанное с Надей, с неудачным браком!
– Но он его носил! Зинаида Григорьевна сказала, что у него на пальце было современное кольцо, 583-ей пробы!
– И где же тогда Лизино кольцо?
– И чье кольцо у Наташи?
– И как оно к ней попало? Я же помню ее потрясение, когда она его увидела у Милы в руках!
– Она даже за сердце схватилась, а потом просто выхватила его у меня из рук!
– Она точно что-то знает!
– Может, и знает, но появление его было для нее полной неожиданностью!
– О! Девочки! Мы уже по третьему кругу пошли! Я больше слышать ничего не хочу!
– Но как мы все же удачно обставили – и заходить к Любимовым специально не пришлось, как бы мимо шли, и разговор сам собой зашел про кольца.
– Да ладно! «Сам собой»! Деды не в маразме! Сведут концы с концами.
Старый хрыч, черт, змей Федор Игнатьевич осмелился подать голос, когда решил, что гроза отгремела:
– Зинушка, тебе не показалось, что эти бабы опять у нас что-то выпытывали? Вот гадом буду, какую-то информацию они у нас добывали. И у меня возникло такое чувство, что они ее добыли. Эта баламутка Катька сбила меня с мысли.
– Господи! – с мольбой обратила взор в передний угол супруга, – за что? Чем я перед Тобой согрешила? За что мне эта кара?
– Если я – кара, себя-то ты, конечно, наградой считаешь? – спросил окончательно оправившийся и начинающий наглеть на глазах Игнатьевич. И вернулся к теме:
– …Как там в термке, да какой женщиной была Елизавета, да венчанные-невенчанные, да носил ли кольцо Сергей… Ну, даже если им клад головки затуманил, при чем тут кольцо? Прямо магнитом их к теремку тянет. Нет, надо Кольку во все это посвятить. И бабенки-то по виду порядочные, не какой-нибудь… элемент… забыл слово…
