Что-то произошло со ступенями: они успокоились, привычно улеглись под ногами, и теперь Даша могла разглядеть каждую щербинку на светлом знакомом мраморе. Женская фигура оказалась вдруг совсем рядом, Даша охватила взглядом ее лицо, постаревшее, но уже не такое измученное, каким она видела его совсем недавно, – и мгновенно успокоилась, ощутив наконец во всем и смысл, и логику.
– Лариса?.. – едва слышно окликнула она подругу, и та улыбнулась ей радостной, освобожденной, немного застенчивой улыбкой – совсем не той измученной тенью улыбки, как недавно, на серой казенной койке больнице, где все пропитано запахом безнадежности и смерти… Они стояли почти вплотную, разглядывая друг друга, как будто виделись впервые, и прошло несколько минут, прежде чем Лариса отозвалась:
– Здесь так хорошо, правда? Я никогда не видела такого леса. Смотри: все белое, прозрачное от берез, а мох под ногами такой мягкий-мягкий, и так чудесно поют птицы… Как хорошо, господи! – И, запрокинув голову назад, она замерла на ступенях.
Лес?.. Не веря своим ушам, Даша потрясенно оглянулась на Марио, но тот приложил палец к губам, словно призывая ее не спорить, настаивая на молчании, и она поняла, что Зазеркалье дает каждому что-то свое, особенное, самое нужное – и все видят эту страну разной и вечно непохожей на самое себя… Так и стояли они молча, боясь нарушить Ларисино забытье и ничего не говоря друг другу. Наконец вновь пришедшая встрепенулась и, взглянув на Дашу в упор широко открытыми глазами, сказала:
– У меня ничего не болит, Даша. Неужели мне придется вернуться?..
Сама не зная почему, Даша в ответ отчаянно затрясла головой, точно это ей было дано решать, оставаться ли здесь Ларисе или возвращаться обратно – к отчаянию, боли, надежде, ко всему тому, что люди называют жизнью. Ей хотелось утешить, успокоить подругу, наобещать ей все, что только возможно, и она протянула руку, чтобы коснуться другой женской руки мягким и любящим жестом. Однако с Ларисой произошла вдруг какая-то едва уловимая, но разительная перемена. Очертания ее тела изменились, стали более расплывчатыми, краски лица поблекли, а игра света и тени вокруг ее силуэта сошла на нет, превратившись в ровное серебристое мерцание, почти не отличимое уже от прозрачного воздуха, окружавшего фигуру. Даша рванулась было вперед, пытаясь коснуться хотя бы края Ларисиного платья и заранее ощущая сердцем всю тщетность этой попытки, но подруга шагнула вперед и уже не заметила протянутой к ней руки, не услышала короткого Дашиного зова и прошла сквозь них, мимо, как проходит туман… Так поднималась она все выше и выше и мало-помалу растаяла на мраморных ступенях, словно ее никогда и не было рядом с ними.
Хорошо понимая, что случилось в эти самые минуты там, по ту сторону зеркала, Даша подняла на Марио грустные глаза.
Он лучше, чем кто-либо, мог почувствовать теперь ее состояние, и, не говоря ей ни слова, он молча бережно привлек ее к себе, и не осталось ничего кругом – ни ушедшей Ларисы, ни высоких ступеней из мрамора, ни круглой террасы, ни пустынного дома – только она и он, только огромные глаза, утонувшие в других глазах, только руки, обнимающие плечи, и жаркие, жадные губы на ее губах… Исчезая в его нежности, она успела лишь глубоко вздохнуть и не услышала, а скорее почувствовала, как мелькнула в ее сознании непонятная музыкальная фраза, как назвали ее по имени, и все вокруг затопила волна чистой и бережной радости. «Неужели так будет всегда? – пронеслась в мозгу неразумная, шальная мысль. – Неужели и я, как Лариса, действительно ухожу навсегда?..»
Но в этот момент, с ощущением смутной и непоправимой ошибки, Даша словно рухнула на землю из своей заоблачной выси. Ей казалось, что ее тело, как цветок, вырвано с корнем из привычной почвы и выброшено за ненадобностью, что оно расплющено и раздавлено немереной тяжестью, навалившейся сверху, закручено спиралью в неведомом смерче. В отчаянной попытке зацепиться хоть за что-нибудь она оглянулась назад, ощутила всей кожей темноту и молчание – не угрожающие, но глубокие и пустые – и медленно, точно нехотя, открыла глаза…
* * *
Даша медленно, точно нехотя, открыла глаза и обнаружила, что сидит на полу рядом с бабушкиным трюмо. Облокотившись на комод и глядя в глаза своему зеркальному отражению, она чувствовала себя спокойной, ясной, уверенной как никогда. Ни печали, ни раздражения не вызывало больше воспоминание об Игоре – он просто канул в прошлое, исчез, испарился, как ночной кошмар, и Даша убеждена была, что его влияние на ее жизнь закончилось навсегда. И напротив, каждая минута, проведенная в Зазеркалье, стала для нее осязаемой, словно отпечаталась в мозгу с точностью повторяющего все изгибы времени гипсового слепка. Девушка все поняла, ничего больше не страшилась, и каждый последующий шаг, который Даше предстояло сделать, представлялся ей логичным и единственно правильным.
Во-первых, ей казалось теперь, что она хорошо чувствует «механизм» таинственного действия бабушкиного подарка. Попасть в Зазеркалье можно было либо случайно, как в первый раз, либо намеренно, осознанно, отчаянным волевым усилием, но всегда при этом – на грани разумного бытия. Неважно, случалось ли это в момент физического удара или сильного душевного потрясения, но обязательно это было трагической минутой – минутой боли, непонимания, борьбы или выбора – и зазеркальная страна в любом из этих случаев помогала Даше справиться со смятением и принять правильное решение. Этакая своеобразная форма бегства, думала Даша, но подобный уход от реальности, в отличие от даруемого алкоголем, наркотиками или сумасшествием, не разрушал ее личность, а, казалось девушке, напротив, делал ее сильнее и увереннее в себе…
Во-вторых, Даша понимала теперь и то, что даже в благословенной стране за тонкой зеркальной гранью необходимо быть аккуратной и корректной в словах и мыслях. Она отчетливо помнила каждое из своих чудесных путешествий и могла теперь сделать осторожный вывод не только о том, как достигать Зазеркалья, но и о том, как легко распрощаться с ним. Каждый раз возвращение назад было связано со словом «ухожу», произнесенным мысленно или вслух, по любому поводу; в последний раз это слово и вовсе относилось к желаемому уходу из реальности в Зазеркалье, уходу навсегда– но получилось все с точностью до наоборот, и Даша, совсем не желая того, покинула зазеркальный мир. Следовательно, и там, за гранью мира живых, среди теней и отражений тех, кого давно не было в земной обители, существовали слова-табу – наверняка их было гораздо больше, чем одно, просто девушка с ними еще не столкнулась – и следовало аккуратнее и бережнее обращаться с привычной лексикой, больше думать и наблюдать, чтобы научиться общаться с Зазеркальем если не на равных, то хотя бы без неожиданностей.
И в-третьих, самонадеянно продолжала размышлять Даша, уж теперь-то она, конечно, сможет совместить несовместимое. Общаясь с зазеркальным миром в минуты тоски и сомнения, покидая его и снова возвращаясь туда по собственной воле, она сумеет сделать свою жизнь полноценнее и радостнее. Здесь – работа, карьера, творчество. Там – Марио, его любовь и преданность, всепоглощающая нежность и доверие к жизни, которых никогда уже не будет здесь, на земле… Ответы на все вопросы, догадки и разгадки – тоже там… И, не понимая еще, что она мечтает о невозможном, что нет и не будет в человеческой жизни той гармонии реального и ирреального, к которой она так стремится, что надежды ее на сохранение статус-кво неразумны и беспочвенны, – не понимая всего этого, Даша радостно вздохнула, гибко потянулась и принялась за дело.
