– Руки убери от моего лица! – Я откинул ее руку на подушку. Майка, в которой она спала, затрещала, но не порвалась.
Вера пыталась сделать мне “сливку” снова и снова. Несколько раз я прекращал это действие мягким ударом по руке. Закончилось все едкой пощечиной. Я не успел среагировать – и пятерня полетела прямо мне в лицо.
Я схватил Веру за волосы и нежно прижал к своей груди. Поцеловал в затылок.
И она вдруг расплакалась.
Мне не оставалось ничего иного, как сказать:
– Кажется, я тебя люблю…
Вера не поверила, но все равно уснула.
А я уже тогда, наверное, действительно ее любил.
* * *
…После того как Вера устроила на подоконнике сцену с ремнем, я стараюсь не подходить к окну. Выпиваю. Работаю. Но чаще выпиваю. Мысленно кидаю себя в терновый куст. Сам себя из него вытягиваю за уши. Вынимаю колючки и складываю их в тяжелый сундук.
В кафе внизу дома я не появляюсь уже семьдесят два часа. Почти не ем.
Я не готовлю. И редко захожу в отделы, ассортиментом отличных от винных.
…Были дни, когда я обязательно появлялся в излюбленном «домашнем» кафе, как я его привык называть. В пятницу – ночью, перед тем как, нахлебавшись, отправиться домой – чаще в одиночестве, но иногда в сопровождении безымянной дамы, которую наутро прогонял. В воскресенье – ближе к вечеру, когда отходил от выходных; заказывал несколько тарелок бульона с яйцом, отпаивался глинтвейном и читал обзор прессы за неделю. И обязательно в понедельник. С утра я ездил в компанию доверительного управления – узнавал, не банкрот ли я и не Скрудж ли Макдак, забирал бумаги, подыскивал, куда приткнуть деньги. Иногда заезжал в офис компании, занимающейся сдачей в аренду торговых площадей, от управления которой давно отошел и остался там номинально, а потом с чистой совестью приговаривал пару бокалов односолодового виски в заведении у дома.
Вера точно по расписанию, сверенному со мной, назначала рабочие встречи на судный день начала недели там же. Около трех она приходила в кафе и садилась за угловой стол. Ее собеседники сменялись – один за другим, как и чашки чая на ее столике.
С тех пор я люблю понедельники и никогда не упускаю возможности повидать Веру. Войдя в прокуренный зал и не заметив ее за облюбованным столиком, я начал волноваться… Думал позвонить, но не стал… Нет – значит, занята другими делами… Около шести она возникла в дверях – растрепанная и потерянная… Встала как вкопанная, лишь переступив порог. Жестом показала хостес – с меню не подходить. Не снимая пальто и прочих атрибутов условной женственности, направилась ко мне.
– Ты пил?
– Пил, – мрачно ответил я.
– Где твоя машина? – Она частыми движениями жевала жвачку, как будто по указанию стоматолога.
– Возле дома. На стоянке.
– Доставай ключи и считайся. Поехали, – командирским тоном приказала она.
– Куда?
– Потом объясню, как доедем… Ну ты считаешься???
Я знаком подозвал официанта. Подошел некто с бейджиком «Марк». Но не Марк. Не тот Марк, которого я привык называть Марком. Видимо, денег на дополнительную форму или бейджики у кафе не было… Или всем так было удобно. Или же официанты выручали друг друга… Провел карточкой по кассе – значит, Марк, а кто ты на самом деле – до этого никому, включая менеджера, дела нет.
Я уже много лет не ездил с Верой. В последний раз, когда мне довелось сидеть на пассажирском сиденье управляемого ею автомобиля, она путала право – лево, резко тормозила и не знала половины дорожных знаков. И это несмотря на пятилетний стаж. Сейчас стаж перевалил за десять лет и, наверное, несколько сотен тысяч километров. То ли я был пьян, то ли мне действительно было спокойно, то ли я уже вообще не боялся отправиться в мир иной.
Мы ехали по широкой, ярко освещенной магистрали, желтый свет фонарей бил по глазам, и я понял, почему негры-рэперы разъезжают ночью по клубам в солнцезащитных очках.
Кто как, а я всегда путаю направления, поэтому плохо понимал, в какую сторону от города мы удалялись, причем преимущественно молча… Мы проехали километров тридцать, и Вера свернула на узкую дорогу. Сразу после поста ДПС. По радио играла песня с тематическим текстом «Don’t let me be lonely tonight».
– Почему ты не поехала одна? Зачем я тебе нужен, еще и пьяный?
– Потому что у меня мало времени… И… И я хочу, чтобы ты был рядом… Именно сейчас. Я делаю меньше глупостей на твоих глазах. Хотя, – взяла она свои слова обратно, – именно с тобой и совершила самую большую глупость в своей жизни.
Что именно она имела ввиду, я так и не понял: тот просмотр «Андалузского пса», вино на набережной и мое признание в любви, уход с работы, ребенка, развод? Что именно из этого глупость? Или это она обобщенно?
– Что-то случилось? – вонзил я клинок вопросом. Зная, как сильно Вера охраняет свои переживания от меня.
– Сейчас узнаем… Да я и так все знаю… – Вера съехала на обочину и заглушила машину возле старого дряхлого забора тускло-зеленого цвета. На указателе, покосившемся от времени, я прочитал название деревни. Оно не вызвало никаких ассоциативных рядов и параллелей.
– Приехали? – удивился я такой спонтанной остановке.
– Нет. Просто захотелось покурить.
Я вдруг заметил ярко накрашенные глаза. Значит, плакала и злится. Вера никогда не красится в повседневной жизни. Значит, Выхухоль. Значит, не такой идеальный.
– А почему бы не покурить на ходу?
– Ты куда-то торопишься? – На этих словах мы встретились взглядами, она смотрела на меня, как в то утро, когда не понимала, почему я извинялся за отсутствие секса.
– Я – нет. Это ты вроде торопилась. Спешила поскорее все сделать правильно, – перешел я на личное.
– Ты меня собираешься в этом попрекать?
Неподалеку находилась автобусная остановка, и мимо нас то и дело проходили люди. Одни с понурыми лицами семенили от маршрутки, другие – улыбчивые, они выделялись из шагающей толпы энергичностью шага и гуляющим по небу взглядом, разбредались по дачным участкам, выкрав у корпоративной системы лишний выходной.
Тут Вера сиганула с места в карьер – а именно ринулась из машины и устремилась к строительной бригаде по соседству. Я сам не понял сначала, что произошло. Подбежала к одному из рабочих, что занимался ремонтом дороги – то ли закапывал, то ли рыл кювет. Побеседовала с ним о чем-то. Минут пять. Потом вернулась к машине и рывком открыла мою дверь.
– Давай, – пошелестела она пальцами.
– Что? – не одуплял я.
– Денег давай!
– Сколько? – вылупился я на нее.
– Ну, рублей сто-двести! – закатила она глаза, прицениваясь.
– Зачем?
– Твою мать, просто дай мне двести рублей! – Вера снова давала мне понять, что плакала. И сейчас была готова повторить начатое. Не закончить – повторить.
