Но во взгляде священника не было и тени той покорности, которая звучала в его голосе. Глаза его сверкали, кулаки сжимались и разжимались. Дима тоже заметил это. Он смотрел на отца Иоанна с удивлением, не зная, как реагировать на такое странное несоответствие слов и жестов. Но в итоге Самохвалов пришел к выводу, что ему просто померещилась затаенная злость в глазах батюшки.
Парень ушел, ворча себе под нос: «Молчать и смиряться, нет, каково!» Он не понял того, что взглядом пытался сказать ему священник. Для Димы Самохвалова это оказалось слишком сложно.
В дверь снова постучали.
– Наверное, решил вернуться, договорить, – усмехнулся отец Иоанн.
Но снаружи раздались грубые мужские голоса:
– Именем закона, откройте!
Так обычно говорили агенты Вилкова.
– Ксю, прячься, – шепнул батюшка, но девушка не успела даже встать на ноги, как дверь отворилась. Одним из условий существования церкви было то, что дверь ее никогда не будет запираться на замок. Сейчас это сыграло с ними дурную шутку. Священник даже не смог потянуть время, ковыряясь в замке.
На пороге стояли двое. Оба в военной форме. Оба – классические «держиморды». У одного в руках было ружье, у второго из кобуры торчала рукоятка пистолета.
– Сержант Жуков, – представился один из незваных гостей. – Отец Иоанн, у нас есть к вам пара вопросов.
– Конечно, проходите, – вежливо улыбнулся священник, но девушка видела, что он напряжен до предела.
– Это моя прихожанка, – поспешил он представить Маркову. – Она может идти?
– Нет, пусть остается, – отвечал сержант.
Он присел на лавку рядом со священником, а его напарник остался стоять. Ружье он забросил за спину, дверь прикрыл, но не полностью, чтобы контролировать коридор.
Ксения сидела ни жива ни мертва. Прежде затворникам везло, Петя просто приходил к отцу Иоанну побеседовать и так же легко уходил ообратно. Но именно в тот день, когда послать на разведку решили Ксюшу, их лимит везения иссяк.
– Что вы думаете о новом руководстве общины? – задал Жуков первый вопрос.
– Несть бо власть, аще не от Бога. Апостол Павел, – коротко отвечал на это отец Иоанн, опустив глаза в пол, с выражением глубокого смирения на лице.
Сержант нахмурился, придвинулся ближе и процедил сквозь зубы:
– Ты мне на этого Павла не ссылайся, поп. Что ты думаешь?
«Грубовато работают, – решила Маркова. – Идея Вилкова понятна. Опрос населения. Ход правильный. Но исполнители у него, конечно, те еще дуболомы».
– Не мне судить о властях. – Священник упорно гнул свою линию. – Себе внимай, а это все – божьи суды. Авва Антоний.
– Прекрасно! – воскликнул его собеседник с восторгом. – Вы считаете «Очищение» судом божьим! То есть, господин Вилков – просто исполнитель воли всевышнего, так?
– Вы говорите, что так, – хмуро, уже без прежнего глубокого смирения, отозвался отец Иоанн.
Ксюше стало слегка не по себе. Возможно, в методе сержанта Жукова имелась своя жестокая логика – создать видимость примитивного допроса и грубыми, резкими, подчас глупыми вопросами вынудить человека в сердцах сказать то, что тот думает.
«А ну как они меня спрашивать начнут, – подумала она и поежилась. – Надолго ли меня хватит?»
В этот момент второй солдат, стоявший у дверей, сказал:
– Сюда идут.
– Ладно, поп. Хватит на сегодня, – произнес сержант, вставая. – Но я еще вернусь.
И он направился к выходу.
– Пронесло… – выдохнула Ксения. Она на мгновение расслабилась и разжала руку, сжимавшую пистолет.
«Пернач» упал на пол. Он был отлично виден в полоске света.
– Блин… – выдохнула девушка.
Жуков резко обернулся. Глаза его расширились, рука потянулась к пистолету. Но Маркова среагировала быстрее. Многолетние упорные тренировки оказались очень кстати. С места, одним мощным рывком она взвилась в воздух и впечатала подошву сапога прямо в лоб сержанту. Громила рухнул на пол, как подкошенный. Ксюша приземлилась обеими ногами на его живот.
Второй солдат сорвал с плеча ружье, но девушка успела изловчиться и ударила его ногой по руке прежде, чем тот спустил курок. Ружье все же выстрелило. Ксения не успела отследить, куда попала пуля. Сейчас все ее внимание было сосредоточено на противнике. Тот обрушил на нее град страшных ударов. Девушка ушла в глухую оборону. Несколько секунд она лишь блокировала и парировала удары, и, как только враг слегка выдохся, моментально сделала обманное движение. Солдат качнулся в ту же сторону, но Ксюша моментально нырнула вниз и, применив болевой прием, опрокинула противника на пол. Один точный, сокрушительный удар ребром ладони – и вот уже солдат неподвижно распростерся на полу.
Только тут Маркова огляделась по сторонам. Дверь распахнулась почти настежь. В коридоре стояли несколько прохожих и с изумлением смотрели на драматичную сцену, развернувшуюся в церкви.
Оба агента Вилкова лежали неподвижно. А в углу храма, скрючившись, прижимая руку к животу, лежал отец Иоанн. Шальная пуля, выпущенная из ружья, попала прямо в него… Священник умирал.
– Господи, как же это? Что же это?! – закричала Ксения в отчаянии и ужасе.
Но из коридора уже слышался топот. Солдаты Вилкова спешили на помощь товарищам.
Маркова поспешно подобрала пистолет и со всех ног ринулась обратно в убежище.
Глава 19
Костер надежды
Альберт Вилков был спокоен. Эйфория, которую он испытал во время обращения к народу, еще не улетучилась, а первые успехи вскружили голову.
Первое время народ ликовал. Усиленная пайка заткнула рты недовольным лучше, чем все воззвания и речи. В баре даже звучали тосты во славу нового председателя. Увеличение порций вызвало всеобщую радость. Звучала, конечно, и критика, но пока недовольство оставалось в рамках допустимого.
В дверь кабинета главы бункера постучали.
– Шеф! – раздался из коридора голос адъютанта. – Убили! Жукова убили.
Страшная новость прозвучала, как гром среди ясного неба.
– Входи скорее, – воскликнул Альберт.
Адъютант вбежал в комнату и затараторил так быстро и невнятно, что Вилков в первый момент понял только одно: кто-то кого-то убил.
Он силой усадил помощника на кушетку, заставил его успокоиться, выровнять дыхание, и только после этого разрешил говорить.
– За… За церковью есть этот, как его? Ход. Ход есть. За алтарем. Оттуда вылезла эта… Охранница Бодрова.
– Маркова. Так, и что она сделала?
– Убила. Двоих.
– Глупо, Рома, – произнес с кривой усмешкой Альберт Евгеньевич. – Рассекретил себя… А так мы бы долго искали.
