– Ой-ой, какие мы обидчивые, – фыркнула та ему вслед.
Парень ничего не ответил. Он взял арбалет, надел лыжи, замотал потуже шарф. Потом буркнул: «Пойду, осмотрюсь» и уже взялся было за ручку двери, но Алиса остановила его, схватила за руку.
– Куда? На улицу? Зачем? – с нарастающей тревогой спросила Чайка.
– Мало ли. – Павел попытался вырваться, но Алиса держала его крепко. От одной мысли, что она останется одна в холодном, пустом доме, Чайку бросало в дрожь.
– Не ходи. Не ходи, Паша, – взмолилась девушка. – Там же эти, головорезы. И звери дикие.
– Надо проверить, – повторил Свирский громко и решительно, а шепотом добавил: – Вот и выясним, кто тут мужик.
Он отстранил Алису и вышел на улицу. Дверь захлопнулась. Заскрипели по снегу лыжи. Потом все стихло.
Минуты две Чайка стояла на пороге, не зная, что предпринять.
Куда мог пойти Павел? Вокруг – ничего. Только лес, озеро. И купол. Место гибели Михалыча они осмотрели внимательно, делать там ему было нечего. Алиса выбежала из избушки. Следы лыж вели в сторону купола.
– Пашка, дурак! Зачем?! – закричала девушка, ломая руки.
Она метнулась по лыжне вслед за Свирским. Но в валенках по глубокому снегу Алиса далеко бы все равно не ушла. Тогда она кинулась в избушку за лыжами. Но там лежал беззащитный Игнат. Оставить его одного было совершенно немыслимо, преступно. Эта пустынная местность явно не была совсем безлюдна. Михалыч умер от пулевого ранения, значит, его убили люди. Вдруг местные жители только и ждали, когда незваные гости разделятся, чтобы прикончить их по одному?
Чайка осталась сторожить Игната. Но с каждой минутой боль в ее душе становилась все сильнее. Теперь не оставалось сомнений: Паша Свирский сбежал от нее. Или отправился совершать подвиг, чтобы доказать, что он тоже мужчина. В сущности, это ничего не меняло. Он ушел туда, где вздымалась над землей застывшая стена. Навстречу неизвестному. И виновата в этом была она и только она.
Алиса даже не вспомнила о том, что ее муж связан. Она забыла обо всем на свете. Только одно знала твердо: она совершила преступление. По ее вине Свирский отправился к куполу. Вернется ли он оттуда, знал один только бог.
И сейчас, коротая долгие минуты вахты у медленно остывающей печки, девушка в который раз ругала и кляла себя за то, что так беспечно и глупо обрекла на смерть хорошего, в общем-то, человека. Тяжесть раскаяния за этот поступок ей предстояло нести в своей душе всю оставшуюся жизнь…
* * *
Еще полчаса назад Павел и подумать не мог о том, чтобы войти под купол. Авантюристом и искателем приключений Свирский никогда не был. Совсем наоборот, он предпочитал десять раз все взвесить и просчитать, прежде чем делать. Но сейчас ему было все равно.
Парень не видел выхода из ситуации. Любой вариант развития событий грозил гибелью. Если Игнат и Алиса решатся пуститься в обратный путь по льду – это их дело. Он, Павел, с ними не пойдет. И песцы тут были ни при чем. Просто Свирский не желал больше находиться рядом с Игнатом. Псарев ревновал Алису. Ревновал так яростно, что спокойно мог убить соперника.
«Пес из тех, кто сначала стреляет, а потом разбирается, – размышлял Павел, покидая избушку. – Рано или поздно он убьет меня. Ну уж нет, не дождетесь».
Сидеть в холодной избе или блуждать по лесу смысла также не имело. Все это грозило неизбежной и быстрой смертью. Купол выглядел на этом фоне некой неизвестной величиной. А неизвестность таит в себе возможности.
И вот сейчас Свирский решительно продвигался все ближе и ближе к застывшей стене снега – границе, отделявшей неизведанное. В паре шагов от таинственной стены сталкер остановился и огляделся. Все было так же, как и накануне. Обычный лес, обычный заснеженный берег озера. И прямо посреди всего этого, словно в компьютерной игре из далекого детства, застыла граница между мирами. Узнать, что скрывается за ней, можно было только одним способом. Войти.
Павел снял с плеча арбалет, приготовился выстрелить. Выстрел мог заставить купол как-то отреагировать, это дало бы пищу для размышлений. Но в последний момент сталкер убрал оружие.
«А вдруг оно живое?» – подумалось ему.
Такую возможность нельзя было исключать. Что сделает живой организм, если в него всадить арбалетный болт? Не обрадуется, уж точно.
Свирский протянул руку и прикоснулся к стене. Рука в варежке ощутило тепло. Купол, без сомнения, был теплее, чем воздух вокруг него. Структура купола напоминала застывшую метель.
Парень снял варежку и снова прикоснулся к загадочной преграде. Сталкеру доводилось видеть такие снегопады, когда снег буквально валил стеной и в двух шагах ничего не было видно. Ладонь Павла ощутила тепло, исходившее от границы. Присмотревшись, он понял, что стена состоит даже не из снежинок, а скорее из кристаллов.
Долгое время Свирский был уверен, что купол непрозрачный. Но сейчас, стоя у самой границы аномальной зоны, он видел силуэты деревьев, покрытых свежей листвой, вокруг которых росли цветы, ягоды и грибы. Павел готов был поклясться, что разглядел большие крупные грибные шляпки, торчащие среди кочек.
«Какие, на фиг, грибы? – спросил он сам себя. – Январь на дворе!»
Свирский моргнул несколько раз и снова вгляделся в стену купола. Сквозь границу, словно сквозь тусклое стекло, явственно проступали контуры зеленеющих кустов, покрытых спелыми, сочными ягодами. Они манили к себе проголодавшегося путника.
И все же сталкер еще колебался.
Вдруг Свирский заметил, что кристаллы, из которых состояла граница, пришли в движение. До этого они висели в воздухе, словно застряв в текстуре. Теперь по всей поверхности сферы начала распространяться как бы легкая рябь. Только что Павел видел перед собой неподвижную гладь, и вот уже перед ним бушевал небольшой снежный шторм.
Купол оживал. Купол чувствовал присутствие постороннего. Граница едва заметно сдвинулась в сторону человека. Но тот не стал ждать, когда загадочная аномалия сама поглотит его.
– Двумя смертям не бывать, а одной – не миновать, – выдохнул сталкер и решительно шагнул вперед, навстречу колыхающейся снежной завесе.
На мгновение сознание Павла помутилось, перед глазами все поплыло. А потом наступила тишина. Непроглядный мрак сгустился вокруг сталкера. Он открывал и закрывал глаза, но ничего не менялось. Он по-прежнему находился во тьме. Чтобы убедиться, что он в сознании, Свирский ущипнул себя.
– Ой, – вскрикнул он, ощутив боль.
Не оставалось сомнений – он не спит. Темнота под куполом была частью реальности, а не галлюцинацией. Постепенно глаза Павла привыкли к темноте, он начал различать детали. Деревья под куполом были, вроде бы, такие же, как снаружи. Над Свирским нависала развесистая сосна, дальше стояли березы. На коре деревьев были заметны какие-то темные пятна, слово ожоги, но Павел не придал этому значения.
