И кажется, теперь я знаю: любовь – загадочная невидимая прослойка этого мира миров. Странная, прозрачная, клейкая. Она не пища. Её нельзя проглотить или уничтожить. Она никому не принадлежит. Она просто есть. Просто прослаивает миры. Существует между мирами.
Я люблю Лыша.
Лыш любит Бель.
Мы её найдём.
9
Я догадываюсь, о чём думает Лыш, хотя давно не слышал языка, который ему привычен. В Городе, в котором живут или жили все мои Хозяева после Бель, разговаривают иначе.
Лыш говорит сейчас очень тихо, сам с собой. Я слышу только шелест, который возникает при соприкосновении слов и краешков рта. Он думает о Бель, я уверен. Шелест, шелест. Но вот он поднимает отросток со мной – выше, выше – тянет его к лицу – может быть, он дотронется до покрова и я смогу перескочить? – в задумчивости прекращает движение (отросток зависает в воздухе), и я слышу тихое:
– Скоро откроют. Она не берёт трубку. Она не знает, что я здесь. Мне нужен кто-то из персонала. Кто-то, кто видит её. Попрошу передать записку. Ей что-то ведь нужно там. Я буду ждать.
10
Лыш выходит к какой-то белой стене. Он дрожит, ему холодно. Кажется, он уже забыл о происшествии в парке. Он сейчас похож на оторвавшийся от всего фрагмент мира. Потерянный Ма Лыш. Он поднимает меня к самому лицу и начинает кончиком отростка сдвигать тяжёлый чёрный жгут, крепко-накрепко прилипший к покрову, и я, сбросив оцепенение, выпрастываю рецепторы и падаю на лицо Лыша вместе с кусочками тёмной грязи и того, что было внутренней жидкостью Жуткого. Она высохла и превратилась в комки несчастья. Еле шевелящиеся полутрупы не похожих на меня полусуществ. Лыш, Лыш, зачем ты размазываешь всех нас по лицу?
Мой Почти-Хозяин устало опускается (зелёное становится ярче), и тело его замирает. Лицо клонится к земле, я чувствую, как Лыш хочет смешаться с ней, но тут кто-то заговаривает с ним.
11
– Молодой человек, здесь не положено!
– А? Что? – опоминается Лыш, и огромный Гиг в покровах цвета земного покрытия, которое они называют асфальтом, смягчается:
– Вы говорите по-немецки? – Что?
– О'кей. По-английски. Что… вы делаете здесь? В чём дело?
– Понимаете, у меня здесь девушка. Она из Китая. В инфекционном отделении. Она не отвечает на звонки. Я очень волнуюсь. Я хотел бы поговорить с доктором. Может быть, нужны деньги, какие-то лекарства. У неё нет в Германии родственников. У неё только я.
– Хорошо. Девушка. Китай. Я понимаю. Она красивая?
– Очень красивая. Мы зовём её Бель.
– Что у неё?
– Она заразилась новым вирусом. Эпидемия, слышали? Она же не умрёт, правда?
– Смерть – нет. Ты хороший парень. Смерть – нет. Тебе надо… медицина.
Я понимаю. Но я не медицина. Я охрана. Ты сидишь на ступеньках. Учреждение. Тебе нельзя.
– Я хочу подождать, когда они сменятся. Поговорить с кем-то.
– Здесь не положено. Ты плохо выглядишь. Алкоголь, наркотики?
– Что вы! Я против наркотиков.
– У тебя кровь.
– А, это на меня напал какой-то сумасшедший в парке.
– Я вызывать полицию.
– Прошу вас, не надо! Мне надо поговорить с врачами!
– Они не говорить. С тобой в таком виде. Грязное лицо. Руки, кровь.
– Но как же мне узнать, что с ней?!
– Ты звонить в приёмную? Телефон?
– Я звонил в приёмную, но мне отказались дать справку. Я звонил много раз. Они сказали: данными по такому пациенту мы не располагаем. Как вы думаете, что это значит?
– Она точно здесь? Ты уверен?
– Её привезли сюда. Так мне сказали в общежитии университета.
– Это странно.
Тело-мир Лыша начинает крениться.
– Больно? Плохо? А ну подожди. Никуда не уходи. Жди здесь.
12
Асфальтовый Гиг уходит. Мы с Лышем ложимся на траву. Где-то рядом Бель, я это чувствую. Я надеюсь на это. В высоких деревьях поют птицы.
Я не знаю, много ли проходит мигов. Асфальтовый Гиг, разговаривающий отрывисто, возвращается большими скачками.
– Вот, – говорит он. – Бутылка воды. Пить. И вот ещё. Немного спирта и ватные диски. Смочить лицо. Это дезинфекция. А там посмотрим, что делать.
Глава 18
Бездна
1
И Лыш садится, и кивает, и говорит «благодарю», и сначала жадно пьёт, как птица, запрокинув лицо (я вишу на одном рецепторе и вижу толстую полупрозрачную стену и сквозь неё – белый свет, голубизну неба и широкие ярко-зелёные отростки деревьев вверху, насылающие прохладу). А потом раздаётся короткий «чпок», и резкий запах ударяет по нам. Незнакомый запах, в котором опасность.
Я сразу чувствую: эта жидкость вовсе не среда для жизни или полужизни. Это отрава. Сначала я пугаюсь за Лыша, а потом за себя.
Так пахнет смерть. Отложенная смерть.
Так – издалека, смутно – пахло, когда умирал Отец Отчётливого. Мне становится невыносимо тоскливо.
Это пахнет разлукой, мукой, бессилием.
И откуда только Гиги берут такие вещества?
2
Зачем это принёс Асфальтовый? Он казался мне дружелюбным. Проявлял сочувствие, произнося свои неловкие фразы, падающие как камни. Неужели я ошибся? Неужели он тоже Убийца? Нет, этого не может быть.
Я же знаю: огромные Гиги могут выглядеть пугающе, их голос может звучать скрипло – но если в его сердцевине есть что-то живое и свежее, есть призвук, мягкий, как трава, есть привкус нежности, такой голос не должен обманывать нас своей грубой оболочкой. За что же тогда цепляться, если всё обманывает, всё может осыпаться? Я слышал мягкую правду в оболочке скрипа. Звук заботы. Чего-то такого, что, вероятно, могло бы идти от старшего – к младшему. Отцовское что-то будто. Отцы же не убивают.
Нет, Охрана не враг. Он просто не понимает смерти, которую принёс.
3
Я не выпрастываюсь из чешуйки. Я обречён. Я не могу затеряться в траве или упасть на внешние, снимаемые покровы. Я боюсь оторваться от тёплого тела моего Почти-Хозяина. Я знаю: Гиги берегут свои тела и окутывают их в запасные оболочки, придающие им цельность. Эти внешние покровы – не Лыш, а мне нужен именно он, ведь я люблю его, я не смогу без него. Ни полубыть, ни полужить.
Всё моё полусущество сейчас дрожит на одном нитевидном рецепторе, цепляющемся за Лыша. Вот он, мой возлюбленный Хозяин, мой Город, мой Дом и мой Мир. Как же мне попасть в него навсегда, как же в нём остаться? Я больше не хочу случайных путешествий. Я больше не могу болтаться здесь наугад. Я выбрал Лыша, он ко мне вернулся.
