– Как ты больше любишь, детка, – в рот или так?
Скорее, это «он». В голосе вместе с узким и неживым – живое и настоящее торжество самовольной власти над существами; оболочка голоса – тухлая сладость. Угроза уже не спрятана. Она лежит где-то рядом и поблёскивает, как ночная вода. Это не предвещает ничего хорошего.
Кристи бежит всё быстрей и быстрей: цок-цок-цок-цок, пых-пых-пых-пых. Знает ли она, куда бежать? Вокруг неё сырость и тьма.
– Ну так как? Я учту твои пожелания!
Какой же мерзкий, плотоядный голос! Я боюсь за Кристи. Существа убивают и пожирают друг друга. Может быть, это даже не Гиг?
Тело Кристи дёргается. Его схватили.
– А-а-а! Отстань! Не твоё собачье дело!
– Э-э, полегче на поворотах. Старших надо уважать, малышка. К взрослым обращаются на «вы»…
Жуткий голос. Пахнущий уничтожением.
– Не ваше.
– Повтори: «Не ваше собачье дело».
– Не надо! Отпустите меня!
Мир Кристи в смятении. Изо всех камер выпрастываются мои подобия. Они теснятся. Они, как и я, прекратили жрать Кристи. Ещё бы: сейчас её будут пожирать извне. Она дрожит и бьётся, пытаясь вырвать извилистое тело из отростков Жуткого.
– Повтори, что я приказал.
– Вас поймают и посадят в тюрьму!
– Не поймают. На мне перчатки.
Кристи теряет связь с реальностью. Она выкрикивает какую-то абракадабру:
– Полиция! Я задержала маньяка! Полиция! Скорее сюда!
– Ах ты дурочка, – с жутким спокойствием произносит Гиг (а это действительно «он»). – Имей в виду – дерзость меня только возбуждает.
– Мне больно! А-а-а! На помощь!
– Так ведь и должно быть… На помощь, дурочка, к тебе никто не придёт. Этот парк – глухая зона.
Кристи совершает рассогласованные движения, но вот уже мы падаем, сбитые тупым ударом. Горячая жидкость наполняет рот Кристи. Меня бы смыло, если бы я не вцепился в оболочку ближайшей камеры. Кристи сглатывает.
– Драться надумала? А вот это ты видела?
Холодный звук: «чик». Вот она, узкая угроза. Вот что было спрятано в голосе.
– Не надо, прошу вас! Пожалуйста, не убивайте меня!
– Ну что ты, глупая. Не сейчас.
– Я сделаю всё, что вы скажете!
– Конечно, сделаешь. Слушай внимательно. Сначала встанешь на колени и отсосёшь.
Кристи дрожит и пытается приподняться.
– Будешь сосать, а потом я порежу тебя.
– Нет!!!
Кристи трепыхается, и я уже барахтаюсь в смеси жидкостей в её горле. Жуткий над нами, его мерзкий голос всё ближе:
– Смотри в глаза мне, сучка! Будешь покорной! Ты же за этим бежала сюда!
8
Я вылетаю вместе с тягучим содержимым Кристиного горла в лицо ужаса. Огромная мутная капсула горячей жижи вместе со мной и немыми подобиями брякается и проваливается в раззявленную дыру жуткого рта, и я уже почти не слышу ударов, наносимых Кристи, её затухающих криков.
Кристи, Кристи! Где ты, моя красивая, моя длинноотросточная? Моя нелепая? Моя глупая? Моя грубая? Моя бессердечная Хозяйка? Где ты, бедная Кристи? Я не смог защитить тебя.
Кристи, что он с тобой делает? Кристи, отзовись!
Тело Жуткого напряжено, сдавленное какой-то неведомой мне, скрюченной радостью. Он совершает ритмичные, ускоряющиеся движения. Долго, очень долго. Сдавленное глухое «о-о-о».
Кристи не слышно. Кристи больше нет.
Глава 16
Убийца
1
Бля, ёпт, чёрт (так сказала бы Кристи, но её больше нет).
Гиги, Хозяева! Да что это такое с вами? Как возможны такие мутации? Как вы превращаетесь в убийц? Как вы превращаетесь в полумёртвых? Как вы превращаетесь в нас? Как вы становитесь не-совсем-существами? Как вы превращаетесь в мёртвые объекты? Как вы превращаетесь в безразличных ко всему уничтожителей собственных жизней? Что вы делаете с собой? Зачем? Зачем?
Вы, сложные существа, стремитесь к какому-то чудовищному упрощению. Небытие – это же упрощение. Бездна, я понял, – это окончание всех противостояний, это упрощение всего.
2
А ведь вы вовсе не так легко возникаете из небытия, как мы. А уходите в него легко. Это мы, полусущества, никуда не торопимся. Мы не обладаем такой полнотой жизни, которая есть у вас изначально, но держимся за наружный мир стойкостью. И количеством, да. Мы кишим и делимся в вас. Мы множимся быстрее, чем вы. Нас гораздо больше. Мы, полусуществующие, ценим жизнь.
А вы…
3
Я старался быть бережным к своим Хозяевам, внутри которых оказывался случайно; я думал, что смысл моей жизни внутри – это поддержка их. Я не хотел думать лишь о себе, жрать и жрать простирающуюся передо мной мякоть. Моя поддержка, конечно, была какой-то рваной, неровной, но я опоминался. Я привязывался к Хозяевам и протестовал против их гибели. Я хотел помочь им выжить.
Я думал, что Гигам, как и нам, нужна жизнь. Неужели я ошибался?
Не знаю, честно говоря, так ли видели суть своего бытия мои молчаливые подобия и другие полусущества, проплывавшие передо мною. Я не мог обсудить с ними ни одной идеи. Нам не полагается говорить. Такая свобода дана не каждому. Я могу мыслить – и на том спасибо.
Но Гиги, Гиги! Вы-то можете поговорить друг с другом! И вам, кажется, так легко договориться о том, как жить, не раня жизни других.
И что я увидел? И что я увидел?
И как мне теперь поддерживать Хозяина, если он Убийца миров?
4
Город, если ты существо, ты, наверное, понимаешь тех, кто населяет тебя. Ты же видишь их? Меня Хозяева не видят и не знают. Но ты-то их видишь?
Может быть, все твои жители – мучители? Что ты скажешь на это?
Может быть, это и есть настоящая природа Гигов? Они питаются не себе подобными, а их страданиями. Это называется «жестокость».
Мне сейчас слишком остро. Я всё вспомнил.
Это Гиги лишили полётов Летучего и держали его в отсеке-тюрьме. Они сделали его жизнь невозможной.
Это Усталая Хозяйка ударила Плавную и ранила себя мыслями о бесполезности своей жизни, не в силах отдаться ей целиком.
Этот Бель не захотела понять Лыша и отказалась от него, сделав ему больно.
Это Блэк избил Бель.
Это Отчётливый превращал жизнь всех, кто с ним соприкасался, в напряжение и несчастье. Его безразличие позволило нам сожрать Отца, и он умер.
