Так же и с разводом. Не закрыв ту книгу, не прочувствовав, не прожив свой первый брак до конца, Алиса с головой бросилась во второй. И получился горький суп с десертом. Несъедобное что-то.
А развод по уровню боли очень близок к потере. Только тут никто не умер, и не только не умер, а еще и обидно счастлив. Это дразнящее счастье режет по живому самооценку, царапает изнутри самодостаточность.
Вылечить бы свое «изнутри» до уровня «больше не болит», и тогда уже приступать к следующему блюду. А люди часто лечат эту боль шелтерами, не понимая, что шелтер – не лекарство, а следующий этап.
– Алиса, слышишь?
– Ага.
– И что скажешь?
– Две вещи. Первая – спасибо. Очень близко то, что ты говоришь. И больно. Так бывает, когда слова попадают в цель. А вторая тебе не понравится…
– Да давай, что уж…
– Несложно быть мудрой, когда болит не у тебя, – вздохнув, сказала Алиса.
Ну почему не понравится? Это же правда…
Совесть
Даня копил на мечту. Он хотел игровой компьютер, который (цитата) «умеет всё».
Меня пугало, что он умеет всё. Я бы предпочла не иметь в доме аппарат, который умеет больше хозяина, но Даня очень просил.
Даня – мой сын. Ему одиннадцать.
Он учится быть взрослым, глядя на значимых ему взрослых – на меня и мужа. Мы люди целеустремленные. Учим детей понимать, что они хотят, и идти на зов мечты.
Поэтому – копит.
Копил он уже долго. Все деньги, подаренные родней на праздники и заработанные за выполнение различных поручений, придирчиво складывал в стопку. Иногда пересчитывал и вздыхал: мало.
– Мам, что еще мне поделать? Как заработать? – часто спрашивал сын.
Я пыталась придумать ему поручения, но фантазии моей порой не хватало. Ну, пропылесось. Сбегай в магазин. Разгрузи стиралку. Уберись в комнате…
Сын зарабатывал отчаянно, но до нужной суммы было еще далеко.
В субботу у него намечались соревнования: Даня занимается бразильским джиу-джитсу.
Рано утром мы, сонные, ехали на машине в другой город, где расположен нужный спортивный клуб, и я предложила:
– Давай так, Дась: если победишь и займешь первое место, я заплачу тебе три тысячи рублей. Если второе – две тысячи. Если третье – тысячу. Это немножко простимулирует тебя к победе.
Сын обрадовался. Воскликнул: «Отличная идея, я буду очень стараться». Уточнил недоверчиво: «Точно заплатишь?»
Точно, сын. Точно.
Мы приехали на соревнования.
Они были очень плохо организованы: сначала на регистрации потеряли списки, потом ждали видеооператора, затем чинили микрофон. Задержали начало на полтора часа. Даже на два. А у меня в 16:00 важная встреча, и я была уверена, что к этому времени всё давно закончится.
Если честно, я плохо разбираюсь в правилах этих боев. Отдавая сына на борьбу, я хотела одного: чтобы он мог защитить сам себя, а не чтобы стал чемпионом.
Он и на занятия ходил так… припеваючи. Как развлечение, а не как страстное хобби. Меня удивило даже его желание поехать на соревнования: он не умеет проигрывать, а тут все шансы проиграть, да еще и синяков заработать.
Участников человек пятьдесят.
Поэтому, пока он разминался, я тихо сидела в углу. Потом начались бои, но до сына очередь дошла только через час.
Он был заявлен еще в двух категориях – в кимоно и в рашгарде.
Первый бой сын проиграл.
Я подошла и объяснила ему, что он мой чемпион независимо от результата. Второй бой он тоже проиграл.
Я снова поддержала сына. Обняла, сказала: «Я рядом».
НА САМОМ ДЕЛЕ ЭТО ЗРЕЛИЩЕ – КОГДА БЬЮТ ТВОЕГО РЕБЕНКА – НЕ ДЛЯ СЛАБОНЕРВНЫХ.
Я болела за сына, вспоминая, что там у нас не срослось с шахматами. Шахматные турниры гораздо приятнее наблюдать, хоть и скучнее.
Мне пора было уезжать.
Сын не выглядел расстроенным, смеялся с друзьями в ожидании следующего боя.
Я договорилась с мамой одного из мальчишек нашей группы, чтобы они захватили Даню с собой домой после соревнований, и подошла отпроситься у сына. Объяснила, что это важная рабочая встреча, отменять поздно, подводить человека нельзя. Кто ж знал, что соревнования так затянутся? Тебя отвезут родители Матвея, хорошо?
Сын легко меня отпустил, весело помахал рукой. Мол, давай-давай, мам, всё в порядке.
Я уехала по делам. Вечером мы с сыном встретились уже дома.
– Как соревнования? – спросила я, уверенная что он не занял никакого призового места, и приготовилась утешать.
Не то чтобы я не верю в сына – очень даже верю, – просто он занимается всего пару месяцев, а по характеру он осторожный. А там такие… зверюги (я исключительно про характер), такие увлеченные – прямо рвутся в бой.
А он у меня гуманитарий. Но мне и не нужны медали: хотелось просто, чтобы он знал, как пользоваться кулаками.
Я уже открыла было рот, чтобы объяснить, что любая схватка – это схватка с самим собой, и в ней он точно победил, как вдруг…
– Второе место у меня, – гордо сказал сын. И показал медаль и грамоту.
– Правда?! Вот это да!
Я была, если честно, очень удивлена. Второй из пятидесяти?
Первые два боя, те, что я видела, Даня дрался слабо… То есть он не позволял себя бить, но и не нападал.
Я, помню, еще подумала уточнить у него, зачем он захотел на соревнования? Не то чтобы я против, просто обычно на соревнования рвутся те, у кого уже явные успехи, а не те, кто только начал и даже не понял: получается у него или нет.
Я искренне поздравила сына. Вот умничка! Похвастала его медалями мужу, который был на работе, дедушкам и бабушкам. Восторг! Ну надо же! Видимо, я его всё-таки недооцениваю.
Я принесла сыну две тысячи рублей. Как и обещала: награда за второе место. Он взял и улыбнулся, дово-о-ольный.
Грамоту мы поместили в рамочку, медали повесили на видное место. Прошло несколько дней. Я, если честно, уже и подзабыла о том мероприятии.
Как-то утром ко мне подошел сын и протянул деньги. Две тысячи.
– Что случилось? – не поняла я. – Где ты взял?
– Это твои. Точнее те, что ты дала мне за соревнования.
– О. А почему ты возвращаешь?
– Я не выиграл ничего.
– В смысле? Я же видела медаль и грамоту…
– Это да. Но в моем весе было всего два участника. Я и еще один парень. И соревновался я не со всеми пятью десятками участников, а только с ним. И занял второе место. Но второе – это последнее. Я фактически проиграл, а не выиграл. Понимаешь? Я хотел рассказать сразу, но ты так радовалась этой победе, а потом папа, а потом все. И я смолчал. А потом уже как-то поздно было говорить, когда вы так празднуете эту победу. И поэтому я побоялся говорить. И деньги взял. Подумал: «Ну, как они узнают? Никак же не узнают».
