И психолог ее спрашивает: «Вы меня боитесь?» А она: «Я просто не ищу новых друзей, у меня пул давно заполнен, я этих-то, что есть, еле вывожу».
Психолог ей говорит: «Милая, я и не пытаюсь стать вашим другом. Я ваша чашечка чая, вы поднесли меня к себе, чай выпили, и на неделю отставили».
Вот классный образ. Ваша бабушка – как чашечка с чаем – раз в неделю. Терапия бабушкой.
– Ты все правильно говоришь. Но так сложно понять это и не злиться. Дети так смотрят на нее…
– Не хочу тебя обидеть, но ты знаешь, кого мне напомнила? Выдру!
– Выдру? Потому что мокрая? – смеется Тома.
– Нет, не поэтому. Когда выдра сталкивается с опасностью, она показывает врагу своего детеныша, чтобы вызвать у того сочувствие. Вот и ты бабушке внуков демонстрируешь: мол, смотрите, какие славные, неужели вам не хочется быть нормальной бабушкой? А она и так нормальная. Просто для разных людей это слово имеет разные значения.
– Вот это точно.
– Ты пойми только глагол «не должна». Она не должна. Я вот сейчас тоже не должна по дождю с тобой по аптекам шастать. Если б я не пошла, ты б обиделась?
– Наверное, да. Подумала бы: «Ей что, жалко пять минут пройтись?»
– Ясно, – смеюсь я. – Прям в одном шаге я была от того, чтоб впасть в немилость твою. Вокруг будто минное поле, шаг в сторону – бумс! – обидочка. Между тем я тоже могу побыть тобой и обидеться: ты же обо мне совсем не подумала. А я вот совсем мокрая теперь, и дома меня мои дети голодные ждут. Мне реально логичнее было бы отказаться, невзирая на твою повышенную обидчивость. Но я, взрослая тетечка, сама приняла решение – сама несу ответственность. И то, что я мокрая, и то, что дети мои маму заждались – это не ты виновата. Понимаешь, как сложно живется в твоем мире, где вокруг сплошные поводы для обид? Переселяйся в мой взрослый мир, где попроще и повеселей.
Мы подошли к моему дому.
– Ну, что решила ответить свекрови на смс о прощении? – спрашиваю я.
– Отвечу: «Бог простит».
– Ха-ха. Звучит как «Отвали».
– Это практически оно, просто в камуфляже вежливости.
– Там в оригинале: «Бог простит, и я прощаю». Полная режиссерская версия.
– Я могу написать и ее, только это будет неправда…
Ох, Томка.
Прощение ни одним соплеотсосом не вытянешь из человека, которому выгодно не прощать.
Но чтобы захотеть простить, нужно для начала хотя бы выспаться…
Я норм
«Я только что узнала! Какой ужас! Понимаю, что сейчас ночь, но быстрее расскажи мне, как ты».
Это сообщение Глеб получил от подруги в два часа ночи.
У Глеба рак. Он этого не скрывает, но и не кричит об этом на каждом углу. Не подбегает к людям на улице с криком: «Представляете, у меня рак!»
Говорит по необходимости. Например, объясняя, почему он так рано устает.
– Я сегодня не могу, – говорит он коллеге. – Я устал.
– В четыре часа дня устал?
– Да. У меня рак. Я могу устать в одиннадцать часов утра.
– Рак? И ты молчал? – удивляется коллега.
– Ну, я не молчал. Вот, сказал же…
Нет инструкции, как вести себя, когда узнал про рак. Писать транспарант «У меня рак» и ходить с ним по улице, молчать, кричать, рыдать, принять, лечить. Все индивидуально.
Глеб вот интуитивно говорит тем, кому можно доверить эту информацию. Но сарафанное радио работает активно, друзья узнают один за другим.
И вот. Смс в два часа ночи: «Срочно напиши мне, как ты».
Только на первый взгляд там написано: «Я за тебя волнуюсь». На второй – более глубокий взгляд, там написано: «Я волнуюсь за себя. Мне страшно. Рак бомбит вокруг, попадает в близких и знакомых людей, он все ближе: того глядишь, и меня зацепит. Я боюсь, успокой меня скорее».
Но Глеб понимает: на участие и эмпатию нужен ресурс. А у него сейчас весь ресурс уходит на принятие и лечение. Он сейчас точно не готов нянчить чужие страхи.
Хочется написать в ответ: «Ты боишься чужого рака? Серьезно?» Но это обесценивает чужой страх и образует поле для конфликта. Лучше ничего не писать.
Удивительно, но и инструкции, как правильно вести себя, если узнал, что у близкого человека рак, не существует.
Хочется написать «Держись», но это тоже… как приказ звучит. Или как совет. А какие тут могут быть советы, кроме «Живи, пожалуйста».
Глеб заметил, что жизнь потекла сразу… концентрированно. Все события как-то скученно происходят, толпятся в прихожей судьбы, торопливо случаются одно за одним.
Глеб как-то сразу научился тому, чего раньше не умел. Например, принимать помощь.
ГОРДЫНЯ ОТЛИЧНО РАСТВОРЯЕТСЯ В КАПЕЛЬНИЦАХ ХИМИОТЕРАПИИ. СРАЗУ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТВОЯ ЖИЗНЬ ГОРАЗДО ЦЕННЕЕ СТРАХОВ, ПРЕДВЗЯТОСТИ, СОЦИАЛЬНЫХ РЕВЕРАНСОВ.
Потом – ускориться. Он давно хотел, но казалось, что всему свое время, и его еще не пришло. А оказывается, оно пришло.
Лучший момент для воплощения в жизнь своих мечт – сегодня. Не завтра, потому что его может не быть в принципе. А сегодня – оно уже есть. В принципе.
А еще, из важного, – встретиться с теми, с кем давно хотел. Например, с отцом.
Отец ушел из семьи, когда Глебу было два года. И все детство существовал в его жизни в виде редких денежных переводов маме на сберкнижку.
Потом Глеб вырос, сам стал отцом.
К своему отцу через призму любви к сыну у него сначала появилось еще больше вопросов: «Как? Как можно было так себя наказать? Лишить такого счастья?»
Сейчас Глеб повзрослел на целый рак.
Он хочет встретиться с отцом, чтобы простить. Точнее, он простил давно, но хочется увидеть и убедиться: да, простил.
– Мы не виделись сто лет, ты меня не узнаешь, наверное, – смеется отец по телефону, пряча неловкость в неуместный смех. – Что мне держать в руках?
– Себя, – не шутит Глеб в ответ.
Он хочет прожить эту встречу, к которой готовился несколько десятков лет.
На каждой ступенечке возраста у него были разные месседжи для отца. Сначала юношеские, обличающие, потом трогательные, манипуляционные, потом гротескно жертвенные, затем благородные…
А сейчас Глеб бы просто помолчал. Смотрел бы на отца и молчал. Словами так мало можно сказать.
Глеб, кстати, благодаря болезни научился отчетливее слушать других людей. Все слова вдруг приобрели новые транскрипции. Слово «держись», например, от разных людей означает разное. И воспринимается по-разному. От кого-то оно звучит как поддержка, а от кого-то как антиподдержка.
Или вот, например, слово «поздно». Сквозь диагноз оно звучит зловеще, а до него звучало безобидно.
