Бабушка пожимала плечами, говорила: «Будто подменили ребенка».
Она имела в виду, что раньше Оля так себя никогда не вела.
Однажды под утро (часов в пять) Оля услышала копошение в большой комнате. Спросонья долго не могла понять, что происходит, потом разобрала голоса.
Папа сонно говорил, что провожать его не надо, что «вдруг Оля проснется», бабушка перечисляла, что приготовила ему в поезд и как упаковала, дедушка предлагал попробовать завести машину (в последнее время его «Москвич» подозрительно чихал на дороге).
Остановились они на том, что бабушка и дедушка проводят папу до остановки троллейбуса, который идет до вокзала.
Потом еще минут десять возни и разговоров шепотом, затем все из большой комнаты переместились в прихожую. Бабушка вздыхала над тяжестью чемодана и умоляла не забыть про пирожки. Дедушка советовал не сводить глаз с вещей и не ходить курить на станциях.
Потом они присели на дорожку.
Наконец входная дверь квартиры очень тихо открылась и так же тихо закрылась. В доме повисла тишина.
Оля лежала на кровати, по ее щекам текли слезы. «Пока я рядом, ты не упадешь», – внутри нее пульсировала эта папина фраза.
Теперь она упадет, ведь папа больше не рядом, и с каждой минутой он все дальше и дальше от нее.
От этой мысли Оле стало так больно и плохо, что она вся сжалась. А чтобы не падать, надо быть рядом с папой, а значит…
…Троллейбус № 2 курсировал от стадиона до вокзала. Папа вошел в заднюю дверь. На остановке остались грустный дедушка и заплаканная бабушка. Они подняли руки на прощание, и папа тоже махал им, глядя в заднее стекло троллейбуса. Троллейбус № 2 медленно тронулся и поехал по своему маршруту…
Но что это?
Девочка лет пяти на двухколесном велосипеде резко съехала с тротуара и помчалась за троллейбусом прямо по дороге. Машин было мало, а она так быстро, так отчаянно крутила педали, что почти догнала троллейбус.
Внутри у заднего стекла метался папа. Он жестами показывал девочке, что ей надо остановиться и вернуться домой. Очень опасно ехать прямо по шоссе, домой, Оля, домой, домой…
Троллейбусу везло со светофорами, он проскочил на зеленый целых три светофора подряд и свернул на другую улицу, где и была следующая остановка.
А девочка застряла колесом в канализационной решетке, потом светофор заставил ее пропустить машины, которые ехали наперерез, и когда она повернула за угол, троллейбуса уже не было.
Он сбежал.
На остановке стоял папа. Он был очень злой.
– Что ты делаешь?! – спросил папа слишком строго.
– Ты сказал, что пока ты рядом, я не упаду…
– Я сейчас из-за твоих капризов опоздаю на поезд! Ну что ты творишь! Ты же уже взрослая девочка!
– Я не хочу, чтобы ты уезжал.
– Нет слова «хочу», есть слово «надо».
– Есть слово «хочу»!
– Ну тогда я хочу, чтобы ты села на велосипед и немедленно поехала к дедушке и бабушке. Они, наверное, уже с ума сходят. Тут недалеко, только по тротуару. Давай, живее! Ну!
– Папа, у меня тоже есть слово «хочу», и я хочу…
– Оля, бегом! У бабушки сердечный приступ будет! А я еще успею на поезд, если на тридцать восьмой автобус сяду. Давай…
К остановке подъехал нужный автобус, папа шустро подхватил чемодан и взбежал на подножку.
Через заднее стекло он показал ей кулак и тут же превратил его в машущую ладошку. Езжай домой. Ну же, ну…
Оля смотрела, как автобус уезжает в сторону вокзала.
ПАПА ЕДЕТ ДОМОЙ, И ОЛЯ СЕЙЧАС ПОЕДЕТ ДОМОЙ. ПОЧЕМУ ИХ «ДОМОЙ» РАСПОЛОЖЕНЫ В РАЗНЫХ ГОРОДАХ? ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЖИВУТ В ОДНОМ ДОМЕ?
Взрослые всегда отводили глаза, отвечая на этот вопрос. Они всегда отводили глаза, когда знали, что ответ Оле не понравится.
Оле очень хотелось, чтобы папа, как тогда, когда она упала, тревожно всмотрелся в ее лицо и спросил: «Тебе не больно? Не больно?» Ей было больно, очень больно, особенно там, где невозможно помазать зеленкой, и очень хотелось кому-то об этом рассказать.
Но никто не спрашивал.
Олечка села на велосипед и поехала обратно. Не надо быть провидцем, чтобы понять: дома ей очень сильно влетит.
От бабушки, у которой разболится сердце, и от дедушки, который испугается за бабушку.
Наверное, это очень приятно, когда за тебя кто-то сильно волнуется.
Оля не знала, как объяснять бабушке и дедушке. Решила, если они что-то будут спрашивать, она просто отведет глаза. А что? У взрослых же так работает…
Дома Оля пройдет мимо бабушки и дедушки, и, не отвечая на их истерические крики: «Где ты была?», уйдет в свою комнату, ляжет в кровать, накроется одеялом и, как ни странно, крепко заснет.
Чтобы со второй попытки проснуться в этот день и снова расстроиться над диваном в большой комнате, который застелен так, будто у них нет гостей.
Нет. Не жалейте меня. Это не обо мне рассказ. У меня в детстве даже велосипеда не было…
Обогреватели
Моим финансовым коучем была тетя Оля. Я произносила это в одно слово и получалось «тетеля».
У нее что ни фраза, то тренинг личностного роста. Я жалею, что не записывала.
Например, она часто говорила: «У катафалка нет багажника». Это означало, что на тот свет денег с собой все равно не возьмешь, поэтому лучше потратить все в этой жизни и не жалеть.
А я как раз тогда копила на новую дубленку.
– Сколько накопила уже? – спрашивала теть Оля.
Я отвечала.
– О-о-о, – хохотала она. – Так ты до смерти будешь копить. И будешь или самой богатой старушкой на кладбище или в дубленке.
Я смеялась вместе с ней. Было совсем не обидно.
У теть Оли была палатка со жвачками, конфетами, сигаретами и пивом, расположенная в удачном месте: с одной стороны – завод, с другой – автосервис, до ближайшего магазина далеко.
Работяги – основной контингент покупателей.
Палатка была холодная, продуваемая всеми ветрами. Летом это было удобно, зимой – невыносимо.
Продавцом там работала моя мама, а я – на подхвате – подменяла ее, пока мама бегала оттаивать в фойе завода.
Та зима была очень теплой: и декабрь, и январь температура толклась около нуля. Для прогулок – идеально, но, когда ты весь день с девяти утра до восьми вечера сидишь в холодном жестяном коробе, все равно холодно.
