Иногда у каждого из нас случается совсем плохой день. Тот самый, когда все идет наперекосяк, и мы, разрушенные этим днем, вдруг в довесок ко всему спотыкаемся о чье-то хамство или натыкаемся на грубость. Даже помня про свой выбор быть правильным и хорошим, нам в моменте просто не хватает на это сил: не хватает сил не быть кошкой.
И вместо того, чтобы промолчать в ответ или промурчать что-то милое, мы шипим и кусаемся. А потом сытые демоны уходят в чертоги характера, а мы зализываем раны и обещаем себе, что обязательно в следующий раз впишемся в собственные лекала идеальности.
– Да, это, к сожалению, была я, – отвечаю я поклоннице, которая после этого моего ответа, наверное, больше ею не будет. – Я не хорошая, я нормальная. Живая и обычная. Иногда я срываюсь. Вот как на этих скринах. Если это помешает вам любить мое творчество, я пойму. Но честной мне важнее быть, чем хорошей.
Я замираю в ожидании ответа. Его, может, и не будет, или он будет про разочарование во мне или про…
– О, а я сегодня с сестрой подралась… Нам, кстати, обеим по сорок лет. Не по пять. По сорок. И вот что… Вы-то с чужими деретесь, а я…
Я почему-то так смеялась после этого ответа, так смеялась. Не потому, что я радуюсь чужим дракам, а потому что ответ почти гениальный. Это же она меня так поддержать хотела. Что, мол, это я вздумала вас осуждать, у меня самой вон что творится…
Потому что кошки.
Все мы немножко кошки.
Мяу.
Глупая картошка
Новость о том, что бабушка умерла, настигла меня в другом городе.
Бабушка вырастила меня и была мне как мама. Я легла на диван, придавленная новостью, и не могла встать. Физически не могла.
Мне было тринадцать, я ощущала себя самым одиноким в мире человеком.
Там, где сейчас была моя бабушка, осталось все, что я любила: друзья, дом, сестра, игрушки – все. На похороны мы не полетим: нет возможности.
Я ощущала себя человеком, перед носом которого детство захлопнуло дверь: все, я закончилось.
Я мерзла и плакала. И лежала, уткнувшись в диван. Рядом, в соседней комнате, находились мои родители. Они не растили меня и совсем не знали, что делать с тринадцатилетним подростком, раздавленным горем.
Мама принесла мне кулек шоколадок. Положила рядом.
Я очень редко ела шоколад, и для меня эти сникерсы и марсы были бы настоящим богатством, но не в тот момент. Я не могла есть и не могла обрадоваться подарку. И не могла объяснить, почему я не могу есть и радоваться.
– Пожалуйста, не надо.
Я так и лежала, отвернувшись к стене.
В комнату вошел папа. С гитарой. Сел на мой диван и стал играть грустную мелодию. Я люблю гитару, а папу, играющего на гитаре, люблю еще сильнее.
Но в тот момент музыка так сильно резонировала с моим внутренним состоянием, что я, не поворачиваясь, хрипло попросила: «Пожалуйста, не надо».
Папа ушел.
Спустя полчаса мама втащила в комнату радиоприемник. Сказала, что есть прекрасное радио, его интересно слушать, она мне настроит, чтобы я не просто лежала, а просвещалась…
– Пожалуйста, не надо, – поморщилась я.
Они вышли из комнаты. Я слышала, как они ругаются за дверью, что-то обсуждают.
Прошло еще пару часов. Ко мне в комнату вошел сосед. Он был на пару лет старше меня, мама дала ему денег и попросила пригласить меня в кино. «Как бы невзначай».
Это была ужасная идея, худшая из возможных. Какой-то чужой, долговязый, смущенный парень переминается с ноги на ногу, зовет меня куда-то…
– Пожалуйста, не надо, – из последних сил прошу я.
Мне хочется орать: «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!», но я не умею орать. Умею шептать «не надо, пожалуйста».
Даже потом, когда пройдет время, я не устану поражаться тому, как это было все… Не туда, не так, неуместно, не вовремя.
Я злилась на родителей: ну как же так можно не чувствовать человека, ребенка своего? Пихать в него шоколад, когда он не может есть, включать ему музыку, когда он хочет слушать тишину, знакомить с чужими, ненужными людьми… Какая-то какофония глупых поступков вместо понимания, любви и поддержки.
Прожить этот страшный период мне помогло то, что я вскоре пошла в новую школу, и новый стресс как бы перекрыл старый стресс. Я втянулась в школьные переживания: неуспеваемость по программе, сложные одноклассники, первая двойка – все это было про жизнь, и она звала в себя, а бабушка просто поселилась в моей памяти, обживала там свое купе, а потеря уже не столько болела внутри, сколько просто иногда сквозила одиночеством и ностальгией.
Прошли годы. Я вышла замуж, создала семью, родила детей.
Когда у моего мужа умерла бабушка, он лег на диван и не мог встать. Не хотел. Он не плакал, потому что не умел.
Но я знаю, что он плакал. В себя. Он очень любил бабушку.
Мне хотелось ему помочь, но я не знала как. Я пошла и пожарила картошку.
– Надо поесть, – сказала я мужу.
– Не хочу, – ответил он и отвернулся.
Я накрыла его пледом, но он дернул плечом, и плед упал на пол.
Я открыла форточку, чтобы не было так душно, а он прошептал:
– Пожалуйста, не надо.
Я ПОНЯЛА, ЧТО ЗА ЕГО ХРИПЛЫМ ШЕПОТОМ ЖИВЕТ КРИК: «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!» И ЭТИМ ПОДАВЛЕННЫМ ВНУТРЕННИМ КРИКОМ, ПРЕОБРАЗОВАННЫМ В ШЕПОТ, ОН ЗАМАЗЫВАЕТ БОЛЬ И ТАК ПРОЖИВАЕТ ПОТЕРЮ.
Мне очень хотелось что-то сделать для мужа. Хоть что-то. Не просто глупую картошку, а что-то важное и полезное. Но такого, кажется, не существовало в тот момент.
Мне так хотелось, чтобы он меня о чем-то попросил. Ну, может, привезти что-то, достать или купить. Мне важно было заполнить пространство кипучей деятельностью, чтобы так больно не ощущать свою полную бесполезность.
Я вдруг вспомнила свои тринадцать и тот диван, на котором я лежала, проживая новость о том, что бабушки больше нет. И родителей, которые совершали эти странные поступки.
Я вдруг поняла, что поступки их были такими от растерянности, непонимания, болючей собственной бесполезности.
ОНИ БЫЛИ МАЛЕНЬКИЕ НАПУГАННЫЕ ВЗРОСЛЫЕ, С КУЛЬКОМ ШОКОЛАДОК И ГИТАРОЙ ПОД МЫШКОЙ. ОНИ НЕ ЗНАЛИ, КАК ОБЛЕГЧИТЬ МОЮ БОЛЬ, НО ОЧЕНЬ ХОТЕЛИ И ДЛЯ ЭТОГО ГОТОВЫ БЫЛИ КУПИТЬ ВЕСЬ ШОКОЛАД В МИРЕ, ВКЛЮЧИТЬ МУЗЫКУ, ВЫКЛЮЧИТЬ МУЗЫКУ, ПРИТАЩИТЬ СОСЕДЕЙ И ПРОГНАТЬ ИХ ВОН. ДЕЛАТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, ЧТОБЫ НЕ УМИРАТЬ ОТ БЕЗДЕЙСТВИЯ.
Мне больше не казалось глупым их поведение.
Я вошла в комнату к мужу, села на диван и сказала:
– Знаешь, когда умерла моя бабушка, я была одна. Все мои друзья были далеко, и я сходила с ума от одиночества. Мне пытались помочь родители, но они все делали не так. Потому что, когда человеку плохо, все и правда не так.
