Однажды он плакал в трубку из-за отмененного свидания: «Как это я тебя не увижу?»
Еще мы гуляли по мосту, и он сказал: «Если ты прикажешь, я прыгну».
А еще однажды в парке я натерла ногу, мы сели на скамейку, он взял мою ногу, положил себе на колени, снял босоножку, обработал ранку, заклеил пластырем и… стал целовать пальцы. Я отдернула ногу:
«Что ты делаешь? Грязная нога!» В ответ он рассмеялся и запел: «Я гото-о-ов целовать песок, по которому ты ходила».
Мне было не смешно. Во-первых, он был старше, во-вторых, я слишком неопытна в общении с сильно влюбленными мужчинами.
Обычно все мои ухажеры – мальчики из класса или института, они совсем иначе ухаживали. Например, с радостью догоняли, если кокетливо убегать. А тут взрослый дяденька, с машиной и неумеренной пылкостью.
При расставании тогда я так и сказала: «Мне с тобой сложно. Мне с тобой… взросло. Я тебя боюсь». Помню его спину, стремительно уходящую в даль. Спины не умеют говорить, но та его спина, ссутулившись, плакала навзрыд.
– Привет, Паш, – улыбнулась я.
Вот почему я встречаю бывших непременно вот в таком виде: обезличенная, бледная, уставшая, с пучком и в плоских балетках, но с пакетиком в руках, в котором туфли на каблуке? Почему он не встретился до мероприятия, когда я вся такая красивая и летящая бежала к ресторану?
– Подвезти тебя? Ты домой? – спрашивает он.
Я растерялась. Не уверена, что это хорошая идея.
– Я вызвала такси.
– Ну отмени. Вон моя машина…
– Нет, Паш. Прости. Я хочу поехать на такси.
Он улыбается.
– Прошло лет… сколько? Двадцать? А ты все еще боишься?
– А что-то изменилось?
– Ну, как минимум ты изменилась.
– Когда хотят сделать комплимент, говорят: «Ты совсем не изменилась».
– Врут. Ты изменилась. Но я же не сказал, в какую сторону.
– Какими судьбами, Паш?
– Да вот… Любовался тобой весь вечер.
– Ты был в зале? Я тебя не видела.
– Нет, не в зале. Мне принадлежит компания кейтеринговая, которая сегодня гостей обслуживала.
«А, ну значит, товар лицом все-таки показала», – подумала я.
– О, здорово. Отличная компания.
– Ты ничего не ела. Я для тебя отдельно накрыл в гримерке. Мне сказали: не ела.
– Слушай, тут ничего личного. Я не ем на мероприятиях. Я ведущая, ну мало ли…
– Да я без обид.
– А что сразу не подошел?
– Просто слушал себя.
– Меня? Или себя?
– Себя. Я хотел убедиться, что первая любовь проходит. Что это глупость для школьниц. Прошло столько лет…
– Оу. Ну и как результаты эксперимента?
– Неутешительны.
– Для кого?
– Если ты скажешь, я прыгну с моста.
– Я не скажу.
– Я знаю. Просто уйма лет прошла. Я думал, прошло.
– Конечно, прошло. Я совсем другой человек, не та девочка, стройненькая, молоденькая. Ты женат?
– Я женюсь. Она прекрасная женщина, лучшая, невероятная. А недавно я перебирал фотки и нашел нашу с тобой старенькую фотку. В парке, у сирени. И вдруг понимаю: моя Маша на тебя очень похожа.
– Паш, я на всех похожа. Особенно вот в таком виде, без лица.
– Вот такой вид, не нарисованный – твой лучший вид. На сцене совсем не ты, размалеванная, в блестках. Я и пришел узнать у себя, прошло или нет.
– Узнал?
– Если моя Маша скажет мне прыгнуть с моста, я не прыгну. Я взрослый, здравомыслящий мужик. Мне почти пятьдесят. А любовь, это когда не до здравомыслия. И очень хочется, чтобы ты сказала: «Прыгни!»
Я чувствую запах алкоголя.
– Ты выпил? Как ты сядешь за руль?
– У меня водитель.
– Ух ты.
– Если ты про деньги, то я вполне «ух ты». Но на них не купишь того, что я хочу.
– Может и не надо тебе? Того, что ты хочешь. Вдруг разочаруешься?
– Может и так. Помнишь ту сирень? Я ее всю оборвал тогда тебе на букет. И на фото ты с букетом, а позади оборванный куст. Смешные мы…
– Я помню. Я до сих пор люблю сирень.
– У меня нет для тебя цветов. Не подумал. Песня есть. Но я не пою, поэтому речитативом. Вижу тень наискосок. Рыжий берег с полоской ила. Я готов целовать песок, по которому…
– Я поняла.
– Напиши об этом рассказ. Я прочту и буду знать, что я увековечен в твоем творчестве.
– Напишу. Привет семье, Паш.
– И ты своей передавай.
Паша уходил в ночь, к своей машине.
Почти двадцать лет прошло. Я смотрела ему в спину и думала о том, что спины не стареют.
Не досталось
Мы пошли на спонтанный пикник с детьми, по пути купили суши. В наборе были разные: овощные, с рыбкой, с угрем, запеченные под сырной шапочкой.
Мы расстелили покрывало у воды, расселись и достали суши.
Дети проголодались, стали активно есть, запихивая в рот побольше вкусноты.
Детям нравились запеченные суши, и они ели только их.
Мне было все равно какие, я ела те, что меньше всего нравятся детям.
Муж тоже хотел запеченные, но ел балансом: и те, что самые вкусные, и остальные.
В итоге из огромного набора мужу запеченных досталось всего пару-тройку штук. Он ухмыляется и шутливо причитает: «Ну во-о-от, опять отцу ничего не досталось!»
Дети слушают, жуют и не понимают, что смешного. А я понимаю.
МИША – ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК В МНОГОДЕТНОЙ СЕМЬЕ. ОН С ДЕТСТВА ПОДХОДИЛ К ХОЛОДИЛЬНИКУ, ОТКРЫВАЛ ЕГО И ВИДЕЛ, НАПРИМЕР, НУ… БАНКУ СГУЩЕНКИ. И НЕ МОГ ЕЕ СЪЕСТЬ ОДИН: ОН МЫСЛЕННО ДЕЛИЛ ЕЕ НА ПЯТЬ ЧАСТЕЙ И СЪЕДАЛ ТОЛЬКО СВОЮ МАЛЕНЬКУЮ ЧАСТЬ.
Миша мечтал, что вырастет и будет есть из холодильника самое вкусное. Например, сгущенку банками. Все – в себя одного.
Потом он стал жить один. Ничего вкусного в холодильнике не было, потому что ему было пятнадцать, а зарабатывал на жизнь и на учебу он сам.
Дальше мы стали жить вместе. Я – единственный ребенок в семье и не приучена делиться. Плюс мама все время говорила: «Все лучшее – детям». Это означало, что все лучшее – для меня: бери и ешь, что хочешь. Я так и делала.