– Это ты кого сейчас копировала? – интересуется Маргарита.
– Себя, кого же ещё! – с досадой фыркает Юля.
– Я не ожидала, что ты так…
– Опытна?
– Рассудительна, – медленно говорит Маргарита. – У тебя обманчивый внешний вид. Кажется, что ты такая…
– Глупенькая, – подсказывает Юля.
Не слишком-то ценит еёРитка, как выясняется. Неужели Юля и правда выглядит конченой дурой?
– Нет, я ни в коем случае не хотела тебя обидеть.
В голосе Маргариты звучит укоризна.
– Правильнее было бы сказать, наивная. Глаза у тебя ясные, чистые. И доверчивые. Я даже, грешным делом, думала, что такие глаза именно и остались только в нашем селе, куда цивилизация не всегда может дотянуться своей грязной лапой!
Доверчивые, значит? А какие ещё они могут быть? Чтобы такие, как Генка, внаглую этим пользовались!
Маргарита тревожно заглядывает в глаза Юлии.
– Я тебя не обидела?
– Не обидели, – коротко вздыхает Юля. – Вы мне открыли глаза.
Маргарита облегченно улыбается.
– Ну, ничего, это дело поправимое. Ещё немного поживёшь со своим Генкой и дашь ему пинка под зад…
В голосе Маргариты звучит ожесточение.
– Куда же девать таких, как он?
– Никуда не девать! Пусть ищут девушек по себе.
Обе заняты. Маргарита заполняет карточки своих маленьких пациентов, а Юля протирает бормашину. Она с любовью начищает это пугало большинства пациентов – хотя машина – не серебро, нержавейка! – и украдкой поглядывает на свое, хоть и искаженное отражение.
Какое-то мгновение Юля чувствует паузу, которая возникает в их общении и удивлённо поднимает голову, чтобы проследить за взглядом Маргариты.
В дверях стоит мужчина – следователь, Юля сразу его узнаёт – и смотрит в упор на Маргариту. Ещё бы и рот раскрыл!
– Здравствуйте, – говорит следователь. – А я вот опять к вам.
«За беляшами не пойду!» – ожесточённо думает Юлия, стараясь не выдавать раздражение.
Маргарита это чувствует и тихонько фыркает. Всё равно её голыми руками не взять, слишком в разных они весовых категориях. И Рита без особого размышления выдумывает причину, которая поможет услать подальше строптивую медсестру.
– Юля, ты как будто просила отпустить тебя пораньше.
Просила, это правда, но вчера. А ей сказали:
– Тебе нужно именно сегодня?
– Нет, время терпит, – сказала Юлия.
А сегодня её решили отпустить. Всё нормально. Спасибо должна сказать следователю и идти, куда хотела. В полицию. Где ей должны сделать загранпаспорт.
– Спасибо, – благодарит она врача.
Ныряет в комнатку отдыха, быстро переодевается там.
Комната отдыха. Так, одно название. Переделана из бывшей гардеробной. Квартира-то была из разряда элитных. В доме, где Юля выкупила площадь для своего кабинета.
Раньше Юля и не знала, что теперь эти гардеробные выгораживают, когда сдают дома под ключ. Гардеробная! Всего квадратов шесть. Втиснули туда небольшой диванчик, пару кресел и журнальный столик. Изредка стоматологи здесь перекусывают. Если не идут в пиццерию через два дома от стоматологии.
Выходя, она уточняет.
– Так я пошла?
– До завтра, – говорит Маргарита.
И этот следователь, Юля не знает, как его звать, бросает ей вслед.
– До свидания!
Маргарита сидит теперь в кресле бормашины, опустив глаза. Юля ещё идёт к двери, она ещё в кабинете, а эти двое уже её вычеркнули.
Что здесь происходит? Точнее сказать, что здесь начинается? В воздухе повисло облако… страсти?
Нет, какого-то даже не притяжения, а центростремительной силы. Кажется, только за Юлей закроется дверь, как эти двое кинутся друг другу в объятия. Слышала бы Рита Юлины мысли! Да и слышала бы, что бы изменилось? Бывают обстоятельства неодолимой силы, где-то Юля такое выражение читала.
Глава одиннадцатая
Генке Юля не сказала о том, что сдала документы на загранпаспорт. Подумала, что поездка за границу будет знаменовать начало новой жизни. Она купит себе путевку, к примеру, в Египет на двенадцать дней, а Генке скажет, на восемнадцать. Вернётся, когда он о том знать не будет, и переедет на другую квартиру. А ключи под благовидным предлогом у него отберёт. Незачем ему в её отсутствие Юлиной квартирой пользоваться!
Но Генка, как назло, будто почувствовал что-то, стал заезжать за нею после работы. И вообще сделался… не сказать, чтобы внимательным, – откуда она у него, внимательность? – а скорее, подозрительным. Ни с того, ни с сего, ходил за нею по пятам, глядел настороженно…
– Что-то у тебя случилось? – озаботилась наконец и Юля.
– Да, понимаешь… – замялся Генка, – у Владика его девчонка ушла к другому, так он, представляешь, вены себе порезал!
Нет, ну надо такое придумать! Как гром среди ясного неба! Неужели он дорожит Юлей куда больше, чем старается себя убедить?
Впрочем, эти свои выкладки она, конечно, не стала ему озвучивать, а спросила почти равнодушно:
– Его спасли?
– Спасли, – зло цыкнул Генка. – Но ты прикинь, здоровый мужик, из-за бабы… резаться …
– Ну, тебе такое не грозит, – легкомысленно заметила Юля.
– Хочешь сказать, я – типа тормоз, и в чувствах не шарю…
Зная не понаслышке, как Генка умеет себя накручивать, а потом на ней же отыгрывается, Юля сразу прикинулась валенком.
– Я вовсе не это имею в виду. Но вспомни, Владик свою Леру любил не по-детски… Ты сам говорил. А ты ведь реальный пацан.
Стоило ей начать общаться с Генкой, как она тут же начинала пользоваться его сленгом, почему-то считая, что нормальный язык он воспринимает с трудом. При этом Юля пару раз ловила себя на том, что порой ей даже хочется в разговоре с ним использовать язык жестов. Чтобы Геночке понятней было.
Только с Маргаритой она и могла говорить, как цивилизованный человек. А тут… Не по-детски! Реальный пацан! Вне разговора с Генкой она никогда эти обороты не употребляет…
В открытую говорит, что Геночка её не любит, а он и не думает опровергать это утверждение. Не врубается. Какой-то он жизнью обделённый. И от понимания этого у Юли опять просыпается жалость к нему. Надо же, у неё парень из тех, что себе ладу не могут дать. А Юля выходит чего-то в нём недосмотрела.
– Любил конкретно, базара нет.
Тогда чего вдруг Генночка за Юлю так ухватился? Она взглянула на его нахмуренное лицо. Можно было бы успокоить его, наплести, что Гена – мужик такой интересный, любая женщина повиснет у него на шее, только позови. Но она побоялась, что это будет чересчур, и он всерьез насторожится.
