– Вы чего здесь! В гараж быстрее! Машина заведена уже!
– Ася! Там тетя Ася осталась! – выронив на бегу куклу, девочка ткнула пальцем в конец коридора, освещенного мятущимися языками пламени. – Туда Вова пошел…
– Живее! – прикрикнул Болт, а сам метнулся к раскрытым дверям.
Он едва бросил взгляд на распростертое на полу девичье тело в изодранных лоскутах, над которым активно двигался мужской зад.
– Паз-зл-зл! – неведомо как снова заводится «Парма». – Вз-взрез-зай! Подер-рнем! Повж-ж-жухнем! Вашему другану повезло. Я повжухал его после смерти.
Болт бросился к куче лопат, ухватил самую увесистую, привычную, с заточенными краями, чтобы лучше сгребать, и тяжелой поступью пошел к пыхтевшему насильнику, волоча за собой дребезжащий по полу инструмент.
Хмарь отпустила его. Ушла. Он почти выбрался из своей клетки, полной гниющего мяса и обглоданных костей…
Глаза застила кровавая пелена. От царившего кругом чада дыхание хриплыми сипами выталкивалось из легких.
Вовка на полу, нелепо вывернувший руку, словно кукла из мультика. С открытыми глазами, стеклянным взглядом смотревший на страшную сцену… Молодой, полный надежд. Влюбленный неоперившийся дурачок.
Истерзанная, почти потерявшая сознание Ася…
Не в том месте и не в то время.
Мертвый.
Ну, хоть не увидит.
– Мусор-р-р, – подсказывает «Парма». – Р-р-уби-и!
– Болт?! Какого хрена! – зарычал Зюзя, так и не доведя дело до конца. Он сполз с Аси и уставился на Болта, сжимавшего лопату.
– Я первый ее нашел! В очере… – заревел охваченный безумием Зюзя, но Болотов с размаху уже всадил чавкнувшее лезвие лопаты ему в шею.
К его удивлению, снести башку сразу не вышло: либо удар был слабоват, хотя ярость лилась через край, придавая телу нечеловеческую силу, – лезвие засело в кости все еще стоявшего на ногах Зюзи, из чудовищной рваной раны в шее которого на Болотова, заливая лицо и бороду, толчками била бурая кровь. Болт дернул лопату, и когда блевавший кровью, выпучивший глаза ублюдок осел, вторым ударом с противным хрустом снес ему голову. Та футбольным мячом откатилась к одной из открытых печей и с шипением ткнулась в раскаленный чугун щекой.
Отбросив окровавленный инструмент, Болт опустился на колени рядом с распростертой на полу Асей, безучастно смотревшей перед собой. Осторожно вытащил из ее рта носок, за которым потянулась длинная нитка вязкой слюны. Дрожавшую девушку сдавил спазм, и ее вырвало. К ее босым ногам уже подбиралась расширявшаяся лужа от обезглавленного тела, в гудящих языках пламени казавшаяся черной, словно деготь. Отрубленная голова Зюзи прилипла к раскаленному железу, по левой, шедшей пузырями щеке, дымясь, гнойным потеком тянулся вытекший глаз.
Стянув с себя куртку, Болт бережно прикрыл потерявшую сознание Асю и, подняв с пола, понес из котельной.
* * *
– Держи, осторожнее… Руку подбери. Вот так. Голову…
Случайно заметив в теплице Мичурина, укрывшегося от злобной обезумевшей толпы, Болт передал ему обмякшую девушку.
– Господи! Что с ней?..
– Погань, – сквозь зубы рыкнул Болт, глядя вслед уцелевшей горстке беженцев, поспешно удалявшейся по Топи от горевшей тюрьмы. Следом гремел клеткой с детьми «Поросенок Петр», прикрывая отступление. Но защищаться было уже не от кого.
– Кто?
– Зюзя.
– Он…
– Жмур. Все, давай за остальными. Ее к врачу надо. Скорее.
– А ты?
– Догоню, – кивнул Болт, сжимая в кулаке амулет, который насильник сорвал с шеи девушки.
– Ну, смотри, – неуверенно ответил Мичурин, поудобнее перехватывая Асю. – Там горит же все… Люди друг друга режут, зубами грызут, а уж глаза у них… – Старика передернуло. – Серебряные, что твой туман. Как мы-то с тобой с ума не сошли, а?
– Еще успеем, если не поторопишься, – заверил Болт и, развернувшись, заторопился к смятым монстром, некогда внушавшим защиту воротам.
* * *
Калинина Болт нашел там, где и ожидал, – в кабинете, распластавшегося на столе в ворохе залитых кровью писем и бумаг.
– Ася… Доченька…
– С ней все в порядке, – соврал Болт.
– Не ври. Я в окно видел, не дойти уже было… Выживет?
М-мать.
– Должна, – процедил Болотов.
– Кто…
– Зюзя, – снова повторил Болт.
– С-сука! – дернулся Калинин и тут же скривился от нахлынувшей боли в прошитой пулями груди. – Тварь… Не сберег.
Он всхлипнул.
– С ним покончено, Юрка.
– Это хорошо. За это вот спасибо, друг. А… он у тебя? Ты забрал у нее?
Болт разжал кулак, показывая амулет.
– Что это?
– Общак, Генка… Хабар, – пузырящимися от крови губами прошептал Калинин, которого бил озноб. Он протянул дрожащую руку, взял из рук Болта Асин амулет, раскрыл его и вытащил недостающий кусочек пазла. – А это ее мама. Сашенька… Вот. Красивая, правда? Ты помнишь?
– Конечно.
– Еще до того… До всего… Припас кое-какой с мужиками сделали. Времена-то были, сам помнишь, просрано все. Да и в народе разговоры давно уже ходили. Впрочем, нам ли не привыкать… Русский все стерпит, да?
Калинин закашлялся. Его время было на исходе.
– Общаг сделали, а чтобы по чести вышло, план решили замутить. Граждане, храните деньги в сберегательной кассе… Хе-хе.. Агрх… Пфу! Карта, пираты, м-мать. И разделились, чтобы у каждого свой кусочек головоломки был.
Болт поднял голову, посмотрев на картинку с витрувианским человеком и пустым клочком места на нем.
– Чтобы не западло устроить. Так вот мой я всегда в сейфе наверху в кабинете держал, затем вы туда и ходили. А потом Ася берет и мне показывает… Как? Как он оттуда – сюда? Из закрытого сейфа! Сказала, что Яшка принес… Не понимаю. Просто не понимаю. Гена, во что мы все превратились, Гена?.. Там последняя цифра – координаты места… кхар… пфуй…
– И?! Что делать-то?.. – осторожно склонился к другу Болотов.
– Вставить на место. А потом пойти и забрать. Если выживешь… Теперь ты богат и свободен, Юрка. Весь Ад для тебя, гардемарин… Наслаждай… – Калинин попытался улыбнуться, но так и затих со страшным кровавым пузырящимся оскалом.
Болт осторожно прикрыл ему глаза.
* * *
– Вот стоят три рюмки в три нашатыря. Один для жмура Юрки, потом пьем ты и я…
Бормоча в бороду всякую белиберду, настырно лезущую в голову, Болт понуро плелся через пожарище, мимо разбросанных повсюду изломанных тел. На его боку снова висело мачете, а в руках он бережно нес ботинок с землей. Изредка Болт узнавал навсегда застывшие лица, и тогда на секунду останавливался, поправляя на носу очки. Очки теперь почему-то были уже без стекол. Как, когда? Впрочем, зачем они теперь. Он видел достаточно. Он видел то, что не предназначалось для человеческих глаз.
