– Для меня – подарок, – упрямо стояла на своем
Офелия. Слова Андреа больно задели ее, и не важно, правда это или нет. Да, с
Тедом порой было нелегко, но таковы уж, видно, все гении – по крайней мере так
считала Офелия. А Андреа, судя по всему, так не думала. – Я любила его двадцать
лет. Это не сбросишь со счетов.
– Возможно. Думаю, что и он тебя тоже любил –
по-своему, конечно, – мягко ответила Андреа, перепугавшись, что зашла
слишком далеко. Но она ни о чем не жалела.
В конце концов, сама того не сознавая, Офелия нуждалась в
Андреа, чтобы освободиться наконец и от Теда, и от своих розовых иллюзий на его
счет и начать новую жизнь.
Та «история», на которую намекала подруга и которую Офелия
деликатно называла просто «ошибкой», была любовная интрижка – воспользовавшись
тем, что Офелия уехала во Францию вместе с детьми, Тед тогда увлекся какой-то
женщиной. Разразился страшный скандал. Тед подумывал о разводе, и Офелия впала
в отчаяние. Андреа по сей день подозревала, что с того самого дня в их семейной
жизни появилась трещина. А после того как Чед заболел, их отношения ухудшались
день ото дня. Вообще говоря, даже тот роман не открыл Офелии глаза. Она вечно
прощала все его выходки. И Тед не только пользовался абсолютной свободой, но и
принимал ее как должное. Это чувство вседозволенности окончательно развратило
его.
– Дело в не том, хороший он был или плохой, а в том,
что его больше нет. Мы с тобой живы, а он умер! Конечно, я понимаю, что тебе
нужно прийти в себя, но не можешь же ты всю жизнь оставаться одна?!
– Почему? – с печальным вздохом прошептала Офелия.
Она и в самом деле не понимала, зачем ей другой мужчина. Она
привыкла к Теду. И теперь просто представить себе не могла на его месте кого-то
другого. Они познакомились, когда ей только исполнилось двадцать два, а в
двадцать четыре она стала его женой. И теперь, когда ей стукнуло сорок два, ей
даже тошно думать о том, чтобы начать все сначала. Да и зачем? Оставаться одной
намного проще. Мэтт тоже так считает. У них обоих время еще не успело залечить
раны – собственно, это и сближало их.
– Ты слишком молода, чтобы оставаться одна, –
спокойно возразила Андреа. В ней говорил не только голос здравого смысла – за
Андреа сейчас говорило будущее. А Офелия с упорством отчаяния продолжала
цепляться за прошлое. За прошлое, которое, к слову сказать, никогда не
существовало, кроме как в ее воображении. – Пусть все идет как идет. Может
быть, не сейчас, но рано или поздно это случится. Твердить, что ты до конца
своих дней будешь одна, – какая чушь! В твои-то годы!
– Ну и что, если я сама так хочу! – уперлась
Офелия.
– Ничего подобного ты не хочешь! Никто этого не хочет –
и правильно делает! Просто ты бессознательно стремишься избежать новой боли. И
я тебя не виню. Но рано или поздно ты встретишь другого человека. Может быть,
даже лучше твоего Теда. – По мнению Офелии, такое просто невозможно, но
она решила не спорить с Андреа. – Нет, я не имею в виду твоего помешанного
на детях приятеля. Он не для тебя. Похоже, жизнь его изрядно потрепала, так что
не советую с ним связываться. Ну, разве только в качестве приятеля… Тут я не
буду с тобой спорить, тем более что полностью с тобой согласна. Но со временем
ты сама поймешь, что тебе нужен кто-то еще.
– Ладно, я дам тебе знать, когда это случится, чтобы ты
могла оставить мои координаты… ну, где их в таком случае оставляют? Ах да,
кстати, раз уж об этом зашел разговор… Знаешь, в моей группе есть мужчина,
который просто сгорает от желания жениться.
– Ну и что? Знаешь, где вдовы иной раз находят нового
мужа? В океанских круизах, на занятиях живописью, на сеансах у психоаналитика.
Ч о ж, по крайней мере у вас есть кое-что общее. И кто же он?
– Некий мистер Фейгенбаум. Бывший мясник, без ума от
оперы и вообще от театра, обожает готовить. Между прочим, ему восемьдесят три
года, и у него четверо взрослых детей.
– Великолепно! – хмыкнула Андреа. – Беру не
глядя. Теперь мне ясно, что ты не принимаешь мои слова всерьез.
– Ну что ты! Конечно, я подумаю над твоими словами… Во
всяком случае, я страшно благодарна тебе за заботу.
– Как же, подумаешь! – фыркнула Андреа. – Ну
да я об этом позабочусь!
– Вот уж в этом я ни капельки не сомневаюсь, – с
чисто галльской иронией вскинув бровь, пробормотала Офелия. И тут же раздался
пронзительный вопль – малыш Уильям сообщал, что проснулся.
Пока они болтали на веранде, чуть дальше на пляже Мэтт делал
набросок за наброском. Позировала ему Пип. Он даже принес фотоаппарат и
отщелкал несколько пленок. Мысль о том, что он напишет ее портрет, буквально
сводила Мэтта с ума – он дал слово Пип, что портрет непременно будет готов ко
дню рождения Офелии, а может быть, даже раньше.
– Я буду скучать без вас, когда мы уедем в
город, – грустно прошептала Пип, после того как Мэтт перестал ее снимать.
Ей нравилось приходить сюда, часами сидеть возле него на песке, пока он рисует,
болтать или даже просто молчать, Мэтт стал ее лучшим другом.
– Я тоже буду скучать по тебе, – искренне ответил
он. – Я буду приезжать в город повидать вас с мамой. Но тебе будет не до
меня, ведь начнутся занятия в школе, у тебя появится много друзей.
Жизнь Пип будет гораздо полнее, чем его, и Мэтт хорошо это
понимал. Его самого удивляло и ставило в тупик, как сильно он успел привязаться
к этой крошке.
– Это не одно и то же, – фыркнула Пип.
Их дружба с Мэттом занимала совершенно особое место в ее
сердце, ведь он стал не только ее другом и поверен-т ным ее маленьких тайн – во
многом он заменил ей отца. Вернее, того отца, которым так никогда и не стал
Тед. Подсознательно Пип чувствовала, что Мэтт относится к ней даже лучше, чем
ее покойный отец. В сущности, отец никогда не проявлял доброты к ней, не говоря
уже о том, что никогда не проводил с ней столько времени, сколько Мэтт.
Впрочем, и с Офелией тоже. Отец словно отгородил себя от них невидимой стеной.
Он постоянно выходил из себя, злился и кричал на Чеда с Офелией, а иногда и на
нее, Пип. На нее, правда, реже, потому что Пип всегда была начеку. Откровенно
говоря, отец всегда немного пугал ее. Раньше, еще совсем маленьким ребенком,
она помнила его внимательным и добрым, но в последние годы все изменилось.
– Я буду очень скучать, – повторила она, глотая
слезы. При мысли о том, что скоро она уедет, все внутри у нее переворачивалось.
То же самое испытывал и Мэтт.
– Даю тебе слово, что буду приезжать всякий раз, как ты
захочешь меня видеть. Будем ходить с тобой в кино или куда ты скажешь – если мама
будет не против.
– Вы ей тоже понравились, – с подкупающей
откровенностью объявила Пип, не чувствуя ни малейшего стеснения. В конце
концов, Офелия же сама сказала, что считает Мэтта очень приятным.
Мэтт едва не попросил ее рассказать, каким был ее отец.
Несмотря на все, что говорила Офелия о покойном муже, он никак не мог
представить его себе. Всякий раз, как Мэтт думал о нем, перед его мысленным
взором почему-то вставал образ домашнего тирана, бесчувственного эгоиста,
человека, может, и гениального, но вряд ли способного понимать и ценить жену,
как она того заслуживала. Судя по всему, Офелия до сих пор беззаветно любила
его – по ее рассказам, он был чуть ли не святой. Но Мэтт так и не смог
составить четкого представления о нем. К примеру, он до сих пор не знал, ладил
ли Тед с сыном. И почему-то его преследовало неясное чувство, что он почти не
уделял внимания Пип – это постоянно проскальзывало в ее рассказах об их прежней
жизни. Впрочем, похоже, и жене тоже. Картина, которую он пытался представить
себе, казалась размытой. Конечно, теперь, когда человека больше нет,
вспоминается только хорошее, и это нормально. И Мэтт отказался от своей мысли –
ему очень не хотелось лишний раз расстраивать Пип.
