Услышав знакомую с детства поговорку, Офелия спрятала
грустную улыбку. Ей тоже постоянно казалось, что она путается у Теда под
ногами. Словно вещь, которой попользуешься, а потом не знаешь, куда деть.
– Ужасно, – с искренним сочувствием проговорила
она, невольно тронутая печалью в глазах Мэтта.
Похоже, он не понаслышке знал, что такое горе и боль. Он
смирился и даже начал новую жизнь, однако заплатил за нее дорогую цену.
– Да, это было тяжело, – честно признался
он. – Очень тяжело. Четыре года я держался. В последние два приезда я
почти их не видел. А потом Салли, моя бывшая жена, любезно объяснила мне, что
я, дескать, мешаю, что должен приезжать, только когда они соскучатся, и все
такое. А этого, как вы понимаете, пришлось бы ждать очень долго. Конечно, я
постоянно им звонил… но только они, как на грех, всякий раз были слишком
заняты, чтобы взять трубку. Я писал, но они не отвечали. Им было только девять
и семь, когда моя супруга обзавелась новым мужем, и она почти сразу же родила
еще двоих. Мои дети растворились в ее новой семье. И я вдруг почувствовал, что
в самом деле им мешаю. Усложняю им жизнь. Тогда я написал им и спросил, чего
они хотят. Они не ответили. Я не слышал о них почти целый год и все равно
продолжал писать. Должен признаться, что весь этот год я страшно пил. Я писал
им еще три года. А потом пришло письмо от Салли, в котором она недвусмысленно
дала мне понять, что мои дети не хотят меня видеть, только не знают, как мне об
этом сказать. И тогда я сдался. Вот уже шесть лет, как я ничего не знаю о них.
Единственная связь между нами – это те чеки, которые я регулярно посылаю их
матери. Ах да, еще открытка на Рождество, которую она присылает каждый год. Я
никогда не настаивал на своих отцовских правах, не требовал свиданий. Да и
зачем? Им известно, где я живу… Но иной раз мне кажется, что стоило бы поехать
туда и поговорить с ними начистоту. Но мне страшно. Салли в тот раз так
красочно описывала их терзания. Им было всего десять и двенадцать, когда мы
виделись в последний раз, – почти сверстники вашей Пип, – а в таком
возрасте не у каждого хватит смелости сказать отцу, что он, дескать, не хочет
больше его видеть. Впрочем, их нежелание писать говорит само за себя. Для меня
этого было достаточно. Я все понял. И решил уйти из их жизни.
Господи, какие письма я им писал, до того как окончательно
сложить оружие! Они ни разу не ответили. Я и сейчас порой им пишу, но у меня
никогда не хватает смелости отослать письмо. Я не имею права давить на них, это
было бы нечестно. Как-то я говорил с их матерью – она тоже считает, что так
будет лучше. Салли сказала, что они счастливы и что я им не нужен. Не знаю
почему. По-моему, я не сделал им ничего плохого. Почему я им не нужен? Конечно,
их отчим – замечательный парень. Я и сам его люблю… вернее, любил. Мы дружили
много лет, пока между нами не встала Салли. Да Бог с ними! Я ведь хотел
рассказать вам о моих детях. Десять лет я живу один. Я не видел их шесть лет.
Вместе с рождественской открыткой моя бывшая супруга каждый раз присылает мне
их фотографии, так что я хотя бы знаю теперь, как они выглядят. То ли плакать,
то ли смеяться, не знаю. Они фотографируются все вместе. И вот я получаю
открытку с фотографией всех восьми детей. Его, моих и их общих. Знаете, иногда
я смотрю на нее и плачу. – Мэтт смущенно отвел глаза, подумав, как много
им известно друг о друге. – Теперь я стараюсь больше им не мешать.
Надеюсь, они знают, чего хотят. Во всяком случае, Салли уверяет, что так и
есть.
Роберту уже восемнадцать. Скоро он уедет учиться в колледж.
А может, уже учится, не знаю. Живется им неплохо. Хэмишу в Окленде принадлежит
крупнейшее рекламное агентство, и Салли помогает ему с делами, как когда-то
помогала мне. Она очень способная. Не могу сказать, что душевная, но зато невероятно
энергичная и предприимчивая. И к тому же прекрасная мать – всегда точно знает,
что нужно детям. В отличие от меня. Впрочем, я им уже почти чужой. Не знаю
даже, узнал бы я их, если бы увидел на улице… ужасно, правда? Это мучительнее
всего. Я пытался не думать об этом. Твердил, что так лучше для них. Пару лет
назад Салли написала мне: она спрашивала, не буду ли я возражать, если Хэмиш
усыновит моих детей. Ее предложение чуть не прикончило меня. Не знаю… может, я
действительно им не нужен, но ведь они все равно мои дети! И так будет всегда.
Я сказал, что никогда не дам своего согласия. С тех пор я больше не получаю от
нее писем, только открытку на Рождество. Да и до этого мы почти не общались.
Мне кажется, они мечтают, чтобы я просто исчез из их жизни. Так я и сделал.
Теперь я живу очень тихо. Потребовалось много лет, чтобы прийти в себя.
Пережить то, что произошло между мной и Салли. А главное – потерю детей.
Слушать Мэтта было мучительно, но теперь Офелия понемногу
начала узнавать его. Подобно ей самой, Мэтт потерял все, что составляло его
жизнь, – дом, семью, детей, любимое дело. Как и она, он предпочел укрыться
от жизни. Но у нее хотя бы была Пип! И Офелия еще раз возблагодарила судьбу,
что она оставила ей дочь. Без Пип она не смогла бы жить.
– А почему вы расстались? – Она понимала, что
совершает бестактность, но в той картине, что сложилась у нее в голове, ей не
все оказалось понятно. К тому же если Мэтт не захочет рассказать, то не
расскажет, решила она. После того как они столько поведали друг другу, между
ними установилась какая-то удивительная близость, которую чувствовали они оба.
Он вздохнул, прежде чем ответить.
– Классический случай, знаете ли. Мы с Хэмишем вместе
закончили школу. Потом он уехал в Окленд, а я остался в Нью-Йорке. Мы оба
открыли рекламные агентства, даже наладили тесные связи. Консультировались друг
с другом, посылали друг другу клиентов, обращались друг к другу за помощью.
Хэмиш по нескольку раз в год наведывался сюда. Мы ездили в Окленд. Салли
работала исполнительным директором, она была, так сказать, «мозговым центром»
всего дела, а я – художественным директором. Мы прекрасно дополняли друг друга,
агентство крепко стояло на ногах, среди наших клиентов были даже крупные
корпорации. Мы с Хэмишем оставались друзьями, часто ездили в отпуск вчетвером:
он с женой и я с Салли. В основном в Европу. Как-то раз даже на сафари в
Ботсвану. В то роковое лето сняли шато во Франции. Мне пришлось вернуться
раньше, чем мы думали, потом неожиданно умерла теща Хэмиша, и его жена спешно
полетела в Окленд. Сам он остался во Франции. И Салли с детьми тоже. Не стану
утомлять вас подробностями – Салли и он внезапно воспылали любовью друг к
другу. Через четыре недели, вернувшись домой, она сообщила, что уходит от меня.
Она по уши влюбилась в него, но они договорились проверить свои чувства. Для
этого она и собиралась расстаться со мной. Сказала, что ей нужно какое-то время
побыть одной. Думаю, такое часто случается. Салли сообщила, что никогда
по-настоящему не любила меня, просто испытывала ко мне теплые чувства, к тому
же мы были хорошей командой. А дети, дескать, появились до того, как она
разобралась в себе. Это было ужасно – то, что она говорила, однако сама она,
похоже, верила каждому своему слову. Видите ли, Салли не из тех людей, кого так
уж сильно волнует то, что чувствуют другие. Может, поэтому в бизнесе она всегда
умела добиваться своего.
