На самом деле все обстояло несколько сложнее. Когда Мэтт
понял, что отлучен от детей навсегда, он впал в глубокую депрессию, и от уроков
пришлось отказаться. А к тому времени, как он оправился, ему так понравилось
одиночество, что не захотелось ничего менять. Он даже практически перестал
бывать в городе.
– Люди с психическими расстройствами часто бывают
весьма неординарными личностями, – мягко проговорила Офелия.
То, как это было сказано, заставило Мэтта внимательно
посмотреть ей в лицо. И по выражению ее глаз он сразу понял, что она знает об
этом куда больше, чем говорит. Глаза их встретились. И Мэтт отвернулся,
почувствовав в груди холодок. Что-то подсказывали ему, что спрашивать не стоит.
Но Офелия почувствовала его замешательство.
– Мой сын страдал маниакально-депрессивным психозом…
потеря ориентации… Он был мужественный мальчик… но в последний год он дважды
пытался покончить с собой.
Сказанное ею было знаком огромного доверия. Но теперь
Офелия, так же как и прежде Пип, подсознательно чувствовала, что Мэтту можно
доверять. И его молчаливое сочувствие приятно на нее подействовало.
– А Пип знает?.. – Его явно потрясло то, что он
услышал.
– Да. Для нее это тоже было нелегко, тем более что во
второй раз его обнаружила именно Пип. Это… это было ужасное зрелище.
– Бедная малышка! Несчастные дети… Как же так?
– В первый раз вскрыл себе вены. Слава Богу, неудачно,
так что все обошлось. А во второй – попытался повеситься. А Пип вошла что-то
спросить и обнаружила его. Он уже начал синеть. Еще немного, и все было бы
кончено. Она помчалась за мной, мы вынули его из петли, и тут сердце перестало
биться. Я делала ему искусственное дыхание. Потом приехала «скорая помощь». Й
счастью, его удалось спасти. Пришлось делать дефибрилляцию… Сигнал появился не
сразу. Это было ужасно!
Вспоминать об этом до сих пор очень мучительно. Ей и сейчас
порой снилось, как она вынимает сына из петли.
– В последнее время ему стало лучше. Вот поэтому я и
настояла, чтобы он полетел в Лос-Анджелес вместе с отцом. У Теда была назначена
какая-то встреча, и мне хотелось, чтобы Чед немного развеялся. Им ведь не так
уж часто доводилось бывать вместе. Тед вечно был занят. – «И к тому же не
хотел видеть, что творится с сыном», – добавила она про себя. Но вслух
ничего не сказала. Даже после двух попыток самоубийства Тед упрямо твердил, что
у сына, дескать, просто способ привлечь к себе внимание. Офелия пыталась
объяснить, что во всем виновата болезнь, но он только отмахивался.
Но Мэтт хорошо знал жизнь. И детей тоже.
– А как они ладили с вашим мужем? Наверное, ему было
трудно смириться с мыслью о том, что сын неизлечимо болен?
Поколебавшись, Офелия кивнула:
– Да. Собственно говоря, он так и не смирился с этим до
самого конца. Считал, что это возрастное. Даже не хотел ничего слушать, когда
доктора говорили, что мальчик тяжело болен. А всякий раз, когда Чеду
становилось лучше, Тед сиял, считая, что он прав и худшее уже позади. Я тоже
поначалу надеялась. А потом перестала. Тед во всем винил меня, вечно ворчал,
что я его разбаловала или что ему просто нужна подружка. Наверное, родителям
вообще трудно смириться с мыслью, что ребенок неизлечимо болен, что ему никогда
не будет лучше… Иногда удается подобрать лечение, и наступает временное
улучшение, но ненадолго. И так будет всегда.
Офелия говорила с полным знанием дела, но такое знание
досталось ей дорогой ценой. С самого первого дня, как только врачи поставили
страшный диагноз, она отдавала себе отчет, что впереди у них тяжелые времена,
хотя в раннем детстве Чед был просто очаровательным. Умненький, явно в отца,
малыш с самого рождения постоянно болел. Он вообще не отличался крепким
здоровьем. Именно Офелия бегала с ним по врачам, пока ему не вынесли страшный
вердикт. Но даже тогда Тед упорно заявлял, что психиатры сами полные психи, а
все их тесты абсолютно неубедительны. Казалось бы, после всех бессонных ночей,
бесконечных приступов и попыток самоубийства какие еще доказательства ему
нужны?! Конечно, лечение помогало, но все врачи в мире бессильны решить эту
проблему. Офелия уже смирилась с мыслью, что Чед неизлечимо болен. Но только не
Тед. Он отказывался в это верить. Чтобы у него был психически больной сын?!
Нет, это невозможно!
А то, что в тот день она все-таки настояла, чтобы Чед летел
с отцом в Лос-Анджелес, до сих пор тяжким грехом лежало у нее на душе. Офелия
смертельно устала, ей хотелось хоть немного побыть вдвоем с Пип, отдохнуть от
своих постоянных тревог за сына, от того, что его ни на минуту нельзя оставить
одного. Он постоянно дергал ее. Только ей было известно, что она решила
отослать Чеда, не только чтобы он побыл с отцом, а еще чтобы она смогла
передохнуть хоть пару дней. А теперь не могла простить себе. Проживи она хоть
тысячу лет, тяжесть того, что она совершила, будет вечно лежать на ее плечах.
Но Мэтту не обязательно знать об этом. Это ее грех, и он останется с ней
навсегда.
– Вам пришлось тяжело. И я имею в виду не только эту
трагедию. Наверное, нелегко мириться с мыслью, что вам дважды удалось спасти
мальчику жизнь только для того, чтобы потерять его навсегда.
– Это судьба, – чуть слышно прошептала она. –
И мы все – только игрушки судьбы. Тут уж ничего не изменишь. Слава Богу, что
хоть Пип осталась дома, – добавила она, хотя речь о ней не шла. Тед
отказывался взять с собой Чеда, мальчик безумно раздражал его. Да и Чед не
особенно хотел лететь с отцом. Правда, потом, после долгих уговоров, они
все-таки согласились. Но Теду и в голову бы никогда не пришло взять с собой
дочь. По его мнению, она еще слишком мала. Тед едва ли вообще замечал Пип.
Раньше, когда они были бедны, он часто возился с малышкой, но теперь стал
слишком занят, чтобы уделять ей внимание. По сравнению с тем, что случилось,
думала Офелия, самым лучшим было бы, если бы в тот роковой день они летели все
вместе.
– А вы хотели бы работать с психически неполноценными
детьми? – мягко спросил Мэтт, стараясь отвлечь Офелию от грустных мыслей.
И тут же пожалел об этом.
– Не знаю, – ответила Офелия, не отрывая взгляда
от океана. Пальцы ее зарылись в песок. – Видите ли, я ведь столько лет
подряд ухаживала за Чедом, а это, поверьте, нелегко. С другой стороны,
возможно, я бы с радостью помогала таким, как он. Да и вообще неплохо хоть
что-то делать. Но с другой стороны, снова бороться… Нет, с этим покончено, по
крайней мерс для меня. Знаю, что звучит эгоистично, но зато это правда.
Казалось, она живет в каком-то другом мире. Мэтт видел перед
собой умудренную жизнью, но глубоко страдающую женщину. Впрочем, учитывая, что
ей пришлось пережить, это неудивительно, мрачно решил Мэтт.
Он мог только сочувствовать ей и еще больше Пип. Ей тоже
пришлось несладко, а ведь она совсем еще малышка, с горечью подумал он.
– Возможно, вы правы. Наверное, после всего вам
действительно стоило бы заняться чем-нибудь повеселее. Вы хотели бы работать с
детьми? К примеру, с теми, кто убегает из дому, или с сиротами? Тут, по-моему,
можно сделать немало добра.
