Повесив трубку, Офелия поднялась наверх и осторожно
поскреблась в дверь Пип. Дверь оказалась закрыта. Не получив ответа, она
попыталась толкнуть ее, но Пип заперлась изнутри.
– Пип? – Ответа не последовало. Офелия постучала
еще раз. – Пип, можно войти?
Очень долго за дверью стояла тишина. А потом вдруг раздался
тоненький, захлебывающийся слезами голосок дочери:
– Ты обидела моего друга! Ты вела себя просто ужасно! Я
тебя ненавижу! Уходи!
Офелия окаменела. Она кусала губы, чувствуя себя совершенно
беспомощной, хотя и считала, что сделала то, что должна была сделать. Она
исполнила свой долг, но Пип ее не понимала.
– Прости. Но ведь тебе и в самом деле ничего о нем не
известно, – твердо проговорила она.
– Еще как известно! Он славный! И у него тоже есть
дети, только они в Новой Зеландии.
– Может быть, это неправда, – настаивала Офелия,
уже понемногу начиная чувствовать себя глупо. Вести переговоры за запертой
дверью! Но похоже, Пип не имела ни малейшего желания впустить ее. –
Послушай, Пип, открой. Давай поговорим спокойно.
– Не хочу!
– Давай обсудим все за обедом. А потом, если хочешь,
погуляем немного или просто сходим куда-то. – Офелия вспомнила, что в
городке работали два ресторанчика, в которых они никогда не были.
– Ни за что! Никогда больше с тобой никуда не пойду! И
не надейся!
Офелии очень хотелось напомнить Пип, что у нее никого не
осталось, кроме матери, но она благоразумно промолчала. В конце концов, и у нее
ведь тоже никого нет, кроме Пип. Их осталось только двое в этом мире. И обе они
слишком нуждались друг в друге, чтобы ссориться.
– Почему бы тебе не открыть дверь? Я не буду заходить,
если ты не хочешь. Так что тебе нет нужды запираться.
– И не подумаю! – упрямо буркнула Пип.
Прижав к груди портрет Мусса, который ей помог закончить
Мэтт, она рыдала. Как мать посмела запретить ей видеться с ним? Ну ничего, вот
только она уедет в город, Пип тут же удерет на пляж. Пип снова вспомнила, что
мать наговорила Мэтту, и сморщилась от стыда.
Офелия долго еще уговаривала дочь. Потом наконец сдалась и
отправилась к себе. Об ужине обе забыли.
Утром голод выгнал Пип из комнаты. Спустившись на кухню, она
поджарила себе тост, съела хлопья и снова вернулась к себе. Она сделала вид,
что не замечает матери, – молча приготовила себе завтрак и тут же ушла.
А у себя дома Мэтт всю ночь прокрутился без сна. Мысли о Пип
не давали ему сомкнуть глаз. Он беспокоился о ней. Ведь ему даже не известно,
где они живут. Извинись он перед ее матерью, возможно, тогда бы она смягчилась.
Мэтт чувствовал, что не может позволить, чтобы Пип ушла из его жизни. Они были
едва знакомы, но ему уже не хватало ее.
Война между Пип и ее матерью продолжалась до Вечера. Обед
проходил в гробовом молчании. Обеим было не по себе. Наконец, заметив, какое у
Пип лицо, Офелия не выдержала:
– Ради всего святого, Пип, что в нем такого, в этом
человеке?! Ведь ты едва знаешь его!
– Согласна. Но я люблю рисовать с ним. А он ничего не
имеет против. Иногда мы разговариваем, иногда просто рисуем. Мне нравится быть
с ним, ну как ты не понимаешь?!
– Вот это-то меня и тревожит. В конце концов, он тебе в
отцы годится. Что он мог в тебе найти? Это… это как-то неестественно.
– Может, он просто скучает по своим детям. Я не знаю.
Может, я ему понравилась. Мне кажется, он тоже одинок… – «Как и я», –
хотелось добавить Пип, но она прикусила язык. Она тоже могла быть упрямой, если
нужно. А сейчас она намерена твердо стоять на своем.
– Если тебе так уж хочется с ним рисовать, может,
как-нибудь сходим вместе? Впрочем, не думаю, что он будет рад меня видеть.
После всего, что она ему наговорила, просто чудо, как он не
запустил в нее подрамником! Немного успокоившись, Офелия принялась гадать, не зря
ли она набросилась на него. В конце концов, она ведь чуть ли не обвинила его в
попытке соблазнить ее дочь! Но, увидев их вместе, она так испугалась, что
потеряла голову. В общем-то в какой-то степени ее можно понять. Конечно, нужно
было разговаривать помягче…
– Мам, так можно мне видеться с ним? – с робкой
надеждой в голосе взмолилась Пип. – Честное слово, я никогда не пойду к
нему домой! Да ведь он мне и не предлагал. – Ему и в голову не пришло это
сделать.
– Посмотрим. Дай мне подумать. В конце концов, –
трезво заметила Офелия, – после всего случившегося он, может быть, и сам
не захочет, чтобы ты приходила.
– Я могу передать, что ты извиняешься, – с
готовностью предложила Пип.
– Может быть, будет лучше, если ты возьмешь с собой
Эми. А я приду попозже и извинюсь. Надеюсь, он будет удовлетворен.
– Спасибо, мам! – обрадованно воскликнула Пип.
Глаза ее вспыхнули. Это была огромная победа!
Позже вечером они вдвоем спустились на берег моря, и Пип,
едва сдерживая радость, помчалась по пляжу. Вслед за Ней несся Мусс. Офелия
сразу же отстала, гадая, что ему сказать. Она решилась только ради Пип.
Но когда они подошли к тому месту среди дюн, где обычно
сидел Мэтт, там никого не было. Ни следов от подрамника, ни от стульчика, на
котором он всегда сидел. На самом деле Мэтт, расстроенный и злой, в этот день
вообще не ходил рисовать. Он проторчал весь день дома с книжкой. Настроение у
него настолько испортилось, что ему не хотелось даже выходить в море, что уж
совсем было на него не похоже. Офелия с дочерью долго сидели на песке друг
подле друга, и Пип рассказывала матери о Мэтте. Наконец они, взявшись за руки,
вернулись домой. Впервые за долгое-долгое время Пип почувствовала, что они с
матерью снова близки. И тихо радовалась про себя, что ей удалось-таки убедить
мать извиниться.
А Мэтт, стоя у окна, смотрел вдаль. Кричали чайки, в волнах
было полно плавника, и где-то у самого горизонта качалась на волнах рыбачья
шхуна. Пип с Офелией он не заметил. Не видел он и того, как они, взявшись за
руки, брели по берегу к дому. Когда он подошел к окну, они уже ушли, и пляж
показался ему пустым и заброшенным – в точности таким, как его собственная
жизнь.
Глава 5
На следующий день, незадолго до полудня, Пип объявила Эми,
что идет на пляж повидаться со своим другом. На этот раз она прихватила с собой
сандвичи и яблоко – нужно же как-то сгладить впечатление от скандала,
учиненного матерью. Эми рассеянно спросила, как дела у Офелии, и Пип ответила,
что все в порядке. Прихватив небольшую коричневую сумку со своим подношением,
она убежала, робко надеясь, что увидит его на прежнем месте. Ведь он говорил,
что рисует там каждый день. Гадая, куда он пропал, Пип надеялась, что его не
было не из-за скандала, учиненного матерью. Но стоило ей только снова увидеть
его и взглянуть ему в глаза, как Пип поняла, что все ее худшие подозрения
оправдались. Не потребовалось ничего спрашивать – по отчужденному выражению на
лице Мэтта она догадалась, что он обижен. И поэтому перешла сразу к делу:
