Как-то обнаружив бравых вояк за флиртом, я призвала к себе их старшину и высказалась по волновавшему меня поводу. Выслушав меня, он щелкнул каблуками, а вскоре я услышала со двора громовой раскат его голоса:
— Загуляли, паршивцы? Я вам… — что обещал сотворить со своими подчиненными старшина, я передавать не буду, ибо срамно говорить о таком в приличном обществе, но в окончании прозвучала вполне удовлетворившая меня фраза: — Девок не портить, байстрюков не плодить. С замужними не гулять, ее светлости выслушивать жалобы мужей без надобности. А коли загуляли… — голос его стал тише, однако, подойдя к окну, я все-таки расслышала, — то с умом. Драк не затевать, честь мундира не позорить. Коли же на попойку собрались, то ищите простую одежду. Если и мордой в грязь, то не в мундире и без признания, кто вы и с кем прибыли. Кому не понятно сказанное, могу дать в рыло для лучшего осознания.
— Поняли, — дружно гаркнули гвардейцы, и рамки приличий были установлены.
А более ничего не нарушало моего покоя и благоденствия. Королевский Двор еще только должен был покинуть столицу, и значит, впереди у них долгий путь, а у меня, стало быть, еще несколько недель не предвидеться никаких гостей. Сейчас, когда душа моя воспарила, а чувства пресыщения не наступило, я не было готова принимать кого-то, кроме, пожалуй, магистра Элькоса. Даже Дренг пока казался мне лишним человеком на моем маленьком празднике свободной жизни, когда надо мной не довлели чужие желания, указания и прихоти. Признаться, я даже удивлялась, как же столько времени могла прожить, не замечая, насколько тяжелая плита давит мне на грудь, до того свыклась с ней и воспринимала, как должное.
А теперь, когда отступили переживания, терзавшие меня в предместье, где я пребывала до отъезда, во мне вдруг проснулась прежняя резвость. В крови вновь забурлила сила, и за дела в Тибаде я взялась не из желания забыться, а потому что вернулся интерес и обычный мой энтузиазм. Немного ограничивала меня, пожалуй, только матушка. Ей было всё равно, кем стала ее дочь, потому что она по-прежнему оставалась ее обожаемым чадом. Потому «ваша светлость» и «несносное дитя» легко уживались в устах моей родительницы в одном предложении. Впрочем, подобную вольность она позволяла себе дома да еще в присутствии барона Стирра, ставшего ее компаньон и вечным оппонентом для споров. При других же ее милость хранила важность и границ не переступала, дабы не уронить честь моей светлости и главной устроительницы учреждений, которые мы успели посетить.
О-о, мои школы и пансионы привели меня в полнейший восторг! Прежде мне удавалось посетить их, когда детей отпускали на лето по домам, чтобы дать юному разуму отдых, но в этот раз я успела застать занятия. И когда я вошла в один из классов, мне предстала умилительнейшая картина! Малыши, сидевшие за своими столами, старательно выводили перьями то, что диктовал им их учитель.
Это была «Школа первых знаний», и потому в классе сидели дети обоего пола. Опрятность их внешнего вида, бывшая заслугой моей матушки, радовала глаза. Я не преминула похвалить ее, и баронесса зарделась от удовольствия, когда я шепнула:
— Дети прелестны, ваша идея с форменными платьями восхитительна.
В этой школе ученики были одеты в бордовый цвет. Волосы девочек были заплетены в косы, мальчики аккуратно причесаны, а от чернильных пятен их предохраняли нарукавники и салфетки, лежавшие на коленях каждого. Впрочем, одежда была хороша, но меня больше тронуло их старание и то тщание, с каким они обмакивали перья в чернильницы, стряхивали излишки и выводили буквы под диктовку учителя. Однако самым милым зрелищем были сами детские личики и широко распахнутые глаза, когда им представили важную гостью.
Услышав, что к ним пожаловала сама графиня Тибад, дети, и без того поднявшиеся из-за парт при нашем появлении, неспешно и даже важно склонили головы, приветствуя меня и баронессу Тенерис, которую знали много лучше. И в этом церемонном поклоне я углядела руку моей дорогой родительницы. Оставить воспитанных детей без ответа я не могла, потому склонила голову в ответ, а после приветствовала:
— Доброго дня, господа ученики.
— Доброго дня, ваше сиятельство, — нестройным хором ответили мне дети.
Это было мое желание не сбивать никого моим новым титулом, в конце концов, графский титул никуда не делся, а малышам эти тонкости ни к чему, не сейчас.
— Желаете ли присутствовать на уроке, ваше сиятельство? — спросил меня учитель.
— Мы вам не помешаем? — спросила я в ответ.
— Мы будем только рады показать вам свои успехи, госпожа графиня, — с поклоном ответил господин учитель.
— Тогда мы с удовольствием задержимся у вас немного, — сказала я. Вскоре нам принесли стулья, которые по моему распоряжению поставили за спинами детей, чтобы не смущать их своим вниманием. И урок возобновился.
Все-таки нет ничего прелестней детской непосредственности. Малыши, хоть и взялись за перья, но нет-нет да и поворачивалась то одна головка, то другая. На нас с матушкой бросали взгляды украдкой, иногда задерживались чуть дольше, а после спешно взоры учеников устремлялись в работу. Закончилось всё тем, что господин Анторис – учитель правописания подошел к стене, на которой висел небольшой колокольчик и дернул за шнурок. А когда на звук дети отвлеклись от работы и посмотрели на него, строгий преподаватель на их глазах сдвинул стрелку на стенных часах на пять минут назад.
— О-ох, — протяжно вздохнул забавный мальчуган с задорными веснушками на носу.
Другой мальчик, сидевший рядом, толкнул страдальца локтем в бок, но было уже поздно, и время растянулось еще на одну минуту.
— Экая строгость, — шепнула я матушке, сочувствуя юным непоседам.
— Мы воспитываем в детях уважение к своему и чужому времени, — важно шепнула в ответ родительница. — К тому же телесные наказания недопустимы, с этим вашим требованием я была полностью согласна, но и вовсе оставлять дурное поведение безнаказанным невозможно. Мы выбрали несколько способов, которые не несут здоровью детей ущерба, но способствуют дисциплине и лучшему пониманию провинности.
Тем временем диктант закончился. Господин Анторис отошел к своему столу и, отложив тетрадь, из которой зачитывал текст, хлопнул в ладоши, и дети, закрыв чернильницы, отложили перья и сдвинули в сторону свои тетради. Наградой им стала улыбка учителя и легкий поклон.
