— Тальма!
— Ох, ваше сиятельство, — моя камеристка спешно стерла с лица следы дремоты, разом объяснив, почему пропустила мое появление. — А я закрутилась…
— Пустое, — отмахнулась я. — Государь не говорил, куда уезжает? Ничего не просил мне передать?
— Нет, ваше сиятельство, — удивленно ответила Тальма. — Когда это Его Величество передо мной отчет держал?
— Верно, — усмехнулась я. — Скажи, ты не замечала, государь часто покидает дворец?
Она пожала плечами, после потерла подбородок:
— За день до своего торжества уезжал точно. Еще как-то было. Но никогда ничего не передавал, иначе я бы сказала…
— Я знаю, дорогая, — улыбнулась я.
Значит, не так давно покидал дворец, и до этого… А мне на вопрос о том, как прошел его день, отвечал: «В заботах о Камерате». Иногда перечислял, с кем виделся, но о выездах не говорил ни разу. А сама я не заставала его всего пару раз, сегодня второй. Но это всё ничего не значит… Проклятая Селия.
— Что-то случилось, госпожа?
— Нет, Тальма, всё хорошо, — улыбнулась я, поднялась с кресла и отдала ей плащ. — Я буду в его кабинете, не беспокой меня.
— Как скажите, ваше сиятельство.
Зайдя в кабинет Ива, я встретилась взглядом с моим портретом. Их у короля теперь было много. Миниатюры, в полный рост. Я на Аметисте, я стою у камина, я читаю, я с королем… Боги! Да он ведь и вправду был одержим мной! И как? Как он мог изменять?! Наши ночи были полны страсти, наши поцелуи сладки, объятья крепки. Он ревновал меня… А вот это не доказательство. Ревнив он по натуре. Но всё остальное – очень даже.
Легко рассмеявшись, я прошла к креслу за столом и, сев в него, накрыла подлокотники ладонями. «Может, полюбил то, чем пренебрегал ранее?». Да не было ничего такого. Всё это чушь и блажь одинокой несчастной женщины.
— Душа моя, позволь пригласить тебя в театр.
— Там сегодня опера, ты не любишь оперу.
— Ты любишь, а я готов многое вытерпеть ради тебя.
— Даже оперу?
— Даже ее.
— Ты сам предложил, потому не страдай и не жалуйся.
— Клянусь!
Я мотнула головой, пытаясь избавиться от нового подозрения. Подавшись вперед, я уместила руки на стол и уложила на них голову, и мысли вновь потекли по указанному пути. Государь тогда с видимым интересом смотрел на сцену, даже сказал после, что ему неожиданно понравилось, и он готов вновь посетить оперу, когда будет что-то новенькое. Мы ездили трижды. Но и на другие представления тоже. Однако опера и вправду стала чем-то новым.
— Хватит! — рявкнула я на себя и распрямилась.
После опустила взгляд на ящик стола, поджала губы, сопротивляясь сама себе, но все-таки выдвинула его. Перебрав содержимое, вновь задвинула и поднялась на ноги.
— Гадина какая, — проворчала я, бранясь на Селию.
А затем разозлилась и на себя. Зачем я думаю над словами вздорной женщины?! И все-таки не думать не получалось. Если бы я когда-то так не опасалась измены, если бы не знала, насколько король падок на интрижки, может, сейчас я бы попросту выкинула слова герцогини Ришемской из головы, однако не выходило. Они вновь и вновь возвращались, не позволяя забыться. Еще и эта опера, и эти выезды…
Но кто? Новая дива, в этом сезоне появилась новая дива. Брюнетка с яркой внешностью и красивым голосом. Неужели и вправду?
— Прекрати! — приказала я себе и спешно покинула кабинет.
За дверьми обнаружилась Тальма. Она явно не решалась постучать, памятуя о приказе, но зачем-то подошла к двери.
— Что такое? — устало спросила я.
— Его светлость просит вас выйти, — ответила камеристка.
Кивнув, я направилась к Ришему. Он войти в королевское крыло не мог, потому я сама вышла к нему. Нибо мрачноватый, с красным следом пощечины на лице, встретил меня встревоженным пытливым взглядом.
— Я пришел, чтобы извиниться, — заговорил его светлость. — И я еще раз прошу вас не слушать вздора, который несла моя жена.
Подняв на него взор, я задумалась. Ришему невыгодно, чтобы между нами с королем был скандал. Он рассчитывает на меня, а значит, хочет спасти положение.
— Это правда? — спросила я и сама поразилась, как хрипло прозвучал мой голос. — Она говорила правду?
— Нет, — ответил он, глядя мне в глаза. — Всё это вздор злобной су… женщины. Проклятье, — выругался герцог, — вы все-таки приняли ее слова близко к сердцу, вы задумались. Не надо…
— Это правда?
— Я уверяю вас…
— Скажите мне… Нибо.
— Боги, — сглотнул он и отступил. — Простите, ваше сиятельство. Мы сегодня уедем, моя супруга совершенно не умеет себя вести, а после ее выходки, думаю, нам лучше поскорей убраться отсюда…
Говоря это, он уже начал спуск по лестнице, кажется, пытаясь сбежать.
— Стойте! — выкрикнула я. — Вы сейчас лжете!
Ришем развернулся и, коротко вздохнув, взбежал обратно ко мне. Подойдя так близко, что могло бы считаться недопустимым, герцог нагнулся ко мне и произнес:
— Он ваш, Шанриз. Он любит вас и только вас. Это истинная правда. Я видел, как он смотрит на вас, когда вы не видите. Это любование в чистом виде, и гордость. А еще он никому не позволит отнять вас у него, я это тоже увидел и понял. Вы должны это помнить, а то, что сказала Селия, не имеет никакого значения.
— Это оперная певичка?
— Проклятье, Шанриз, зачем вы себя терзаете? Разве вы не слышали, что я вам сказал?
— Откуда вы это знаете? Я живу рядом и не знаю, а вы едва приехали, но уже собрали все сплетни…
— Вот именно! Подлые гнусные сплетни, которым нельзя верить. Да услышьте же вы меня…
— Я вас услышала, ваша светлость, — кивнула я. — Благодарю за откровенность. Это только поспособствует укреплению доверия между нами.
Теперь отвернулась я и направилась обратно к покоям. Но успела сделать лишь три шага.
— Ваше сиятельство! — я вернулась к герцогу. Он некоторое время смотрел на меня, наконец, покривился и произнес мягко, даже ласково: — Вы ведь были счастливы, зачем вы сами отравляете себя подозрениями?
— Так друзья или нет? — сухо спросила я. — Это правда?
Нибо снова выругался, но выдохнул и спросил в ответ:
— Какого ответа вы от меня ждете, Шанриз? Как я могу что-то утверждать, не будучи свидетелем ни измены, ни верности? Вы требуете подтвердить слухи, которые могут распространять те, кто не любят вас и завидуют вашему успеху. Я не стану этого делать.
— И что же говорят сплетники? — спросила я, вдруг ощутив себя натянутой, будто струна.
Ришем протяжно вздохнул и отвел взгляд:
