Утткер промолчал, но теперь смотрел на меня, чуть прищурив не заплывший глаз. Усмехнувшись, я поглядела на стакан с водой. Мысли вернулись к приговору, и я покачала головой. Все-таки показания команды не могут считаться неоспоримым доказательством, они и вправду в подчинении у Стиренда и знают о его неприязни. Четверо драчунов могли использовать эту неприязнь, чтобы выпросить прощение, как и сказал Утткер, а обвинение в подстрекательстве мог состряпать и сам капитан, чтобы отомстить за дочь и избавиться от негодяя раз и навсегда. Тогда почему не привел приговор к исполнению немедленно, а дал возможность обратиться ко мне? Но это вопрос уже к самому капитану.
Вздохнув, я протянула руку к стакану и замерла. Глаза мои расширились от изумления, и я вопросила саму себя:
— Маг? — после вскинула взор на Утткера и спросила уже его: — Так вы маг?
Он сглотнул, а я снова посмотрела на перстень – камень помутнел, стал сероватым, будто покрытым пылью. Очень слабое воздействие, но оно было… Так вот же оно! Тот отчаянный рывок, взгляд в глаза, тембр голоса…
— Вот оно что, — хмыкнула я и повторила в третий раз, но уже уверенно: — Вы – маг. И ваш дар – управление сознанием, а управляете голосом, не так ли? На большее вас не хватает, потому что вы слабы. В этом кроется секрет того, что к вам прислушиваются. Хорошо подвешенный язык, приятный голос, приправленный выплеском магии, и вот вам уже верят, сочувствуют, готовы помочь. Но вы не можете долго удерживать свое влияние, поэтому чары ваши быстро исчезают. Вы пытались воздействовать на меня вначале, но не вышло, и вы рискнули усилить влияние, когда бросились ко мне.
— Но как… — начал Утткер и осекся.
— Значит, скрываете свою маленькую тайну, — удовлетворенно кивнула я. — Когда просили у Стиренда руки его дочери, надеялись на свой дар? Или не так уж сильно на него рассчитывали, раз соблазнили баронессу и допустили беременность? Отвечайте, господин Утткер, сейчас уже скрывать нечего.
Он отвернулся и теперь смотрел в стену. Граф Нестдер, перехватив мой взгляд, постучал кончиками пальцев о раскрытую ладонь, аплодируя мне. Едва заметно улыбнувшись, я вернула свое внимание арестанту:
— Господин Утткер, если вы не желаете говорить о баронессе Стиренд, то, может быть, расскажите настоящую историю своей жизни?
— Я рассказал вам настоящую историю, моя госпожа, — ответил матрос, снова посмотрев на меня. — Мне нечего добавить. Наши чувства с Ильмой не относятся к обвинению в подстрекательстве к бунту, а обвиняют меня подчиненные капитана Стиренда, а капитан…
— Я всё это знаю, — остановила я Утткера. — Не стоит учить меня законам Камерата, я знаю их получше вашего, уж поверьте. А потому я согласна с вами в том, что касается обвинения в подстрекательстве, хотя и это возможно доказать, нужно лишь провести более тщательное расследование. Однако я уже не могу принимать решение о вашей участи, потому что вы, хоть и слабый, но маг. И вы оказывали воздействие на сознание неодаренных, на меня в том числе. А так как я являюсь властительницей Канатора и советником Его Величества, то воздействие на мое сознание превращается в государственное преступление. А потому я должна передать ваше дело верховному магу. Теперь он будет разбираться с вашим прошлым, а мне оно, признаться, безразлично. Уведите господина Утткера и позаботьтесь, чтобы его охранял человек, защищенный от магического воздействия, пока не принесут противомагический наруч.
— Будет исполнено, ваша светлость, — кивнул гвардеец и накрыл плечо матроса ладонью.
Тот вывернулся и шагнул в мою сторону, но удар по ногам, повалил его на колени. Утткер протянул ко мне руки и надрывно воскликнул:
— Моя госпожа, я не сделал ничего дурного! Всего лишь полюбил девушку и хотел на ней жениться! Вы же женщина, вы не можете не понять нас с Ильмой! Прошу, пощадите! Когда я писал вам, я надеялся на вашу помощь, что вы защитите нас и повлияете на ее отца. Мы просто любим друг друга, а мне мстят за эту любовь!
Пока он говорил, камень замутнел еще больше – арестант не сдавался. Похоже, он усилил напор, насколько мог.
— Я не оставлю баронессу, — заверила я арестанта. — Уведите.
Он пытался сопротивляться, взывал ко мне, давил на жалость и сочувствие, которые должно испытать чувствительное сердце к бедам влюбленных, но я не слышала. Лайсс Утткер меня не обманул. Я не верила в его любовь. Достаточно было вспомнить фразу, сказанную в момент, когда арестант перестал следить за тем, что говорит – обрюхатил его дочурку. Как-то маловато было любви в этой фразе, одно сплошное пренебрежение. Всё, чего желал арестант, это избавиться от опасного обвинения.
Он ведь рассчитывал изначально именно на то, что обвиняют его сослуживцы с «Быстрого», то есть подчиненный Стиренда. После ухватился за любовь и свою «порядочность». И каждый раз прибегал к магии. Так что теперь матроса Утткера ожидал путь в столицу и знакомство с магистром Элькосом, а он вытащит всю подноготную из арестанта, даже если тот не раскроет рта. Мое разбирательство закончилось, но еще оставался капитан Стиренд, и надо было поговорить с ним.
— Капитан пришел в себя? — спросила я, ни к кому не обращаясь.
— Сейчас узнаю, — наместник, давно успевший вернуться на свое место, снова поднялся на ноги. Однако прежде посмотрел на меня и произнес: — Признаться, я вами окончательно покорен, ваша светлость.
Я отмахнулась, и граф направился к двери, а вернулся спустя пять минут. Капитан следовал за его сиятельством. Был он теперь не только хмур, но и подавлен. И это было понятно – позор его семьи был предан огласке.
— Он и вправду подстрекал экипаж, — произнес капитан, не глядя на меня. — Мерзавец угрожал мне неповиновением команды, что и продемонстрировал, поэтому я не стал тянуть дольше и вынес приговор.
— Шантажировал из-за отказа выдать за него вашу дочь? — спросила я.
— Да, — кивнул Стиренд. — Моя дочь… — он вздохнул, — посмотрите на меня, ваша светлость. Моя дочь похожа на меня. Я люблю свое дитя, но не стану лгать, она далеко не красавица, а я не настолько высокое положение занимаю, чтобы женихи выстраивались в очередь у нашего порога. Да и состояние… Мы не нищенствуем, ведем вполне достойную жизнь, однако излишков нет. Ильме уже двадцать, но за всё время она получила всего два предложения руки. Первое было сделано престарелым вдовцом, известного желчным нравом и скаредностью. Она у меня не красавица, но и не полный урод, чтобы отдавать за старика со вздорным характером. А второе предложение сделал Утткер. Я поначалу посмеялся и прогнал его взашей, а потом моя дочь вывалила на меня известие, что вскоре станет матерью, а отец эта мразь. Я чуть ума не лишился. Хотел в тот же миг удавить гаденыша. Ильма на колени, в слезы. Люблю – говорит, жить без него не буду. Поклялся ей, что не трону, если сам не вынудит.
— Поэтому терпели его? — спросил Нестдер.
— Месяц, — усмехнулся капитан, — месяц терпел мерзавца. Для меня этот месяц вечностью показался. Поначалу хотел просто выгнать со службы, он себя никак не показал. Утткер пригрозил, что ославит нас. Потом начал шантажировать, что поднимет бунт, если я не соглашусь отдать за него дочь и признать за ним титул и фамилию. Намекнул, что на многое способен. Я в это не поверил, и вот он позавчера доказал. Четыре дурака его наслушались и учинили драку с офицерами. Тут он сам дал мне повод закончить эту историю.
