— Ашетай, ты зачем заманила меня в лес? — наконец, возмутилась знахарка. — Ты же только на небо и смотришь, а там трава не растет. Но если знаешь, как заварить снадобье из облаков, то расскажи мне, я тоже знать буду.
— На облаках можно только летать, а варить их — кощунство, — пошутила я и, наконец, посмотрела себе под ноги.
Потратив некоторое время, я заметила местный папоротник. Присев на корточки, я раздвинула широкие листья и пригляделась к тому, что до этого было скрыто от взора. А затем указала знахарке на мелкие цветы, больше похожие на ягоды брусники, только рассыпанные во мху.
— Айюн, гляди, — она присела рядом. Некоторое время рассматривала цветы, а после перевела на меня вопросительный взгляд.
— Осторожно срежь весь пласт, — сказала я, вспоминая уроки Ашит. — Дома промоешь, чтобы не осталось земли, и зальешь горячей водой. Закрой крышкой и поставь в темное место на пять дней. А когда минует пятый день, перельешь настой в новую посуду и поставишь в холодное место.
— Для чего это? — спросила женщина, достав из своей корзины нож.
— Если на промытую рану наложишь смоченную в настое тряпицу и перевяжешь, то рана затянется быстрей в два раза, и боли будет меньше, — пояснила я. — Менять надо раз в день. Это цветы…
— Тынчкен, — прервала меня Айюн. — Название знаю, а про настой не слышала, — и прижала ладонь к груди: — Пусть духи не оставят тебя своей милостью. Поищу побольше, раны у нас бывают часто.
Улыбнувшись, я отошла от знахарки. Если бы не Танияр, я бы, может, сейчас не вспомнила о цветах таанчхана, или «капель крови», как называла их Ашит. Именно этот настой моя мать использовала, перевязывая раны алдара, и я была свидетелем, как быстро они затянулись. Впрочем, шаманка использовала не только это средство, но таанчхан сыграл не малую роль в обезболивании ран и выздоровлении моего воина. Так что, признаться, я даже испытала за себя некоторую гордость. Впрочем, тут же над собой посмеялась и отправилась искать дальше что-то не менее полезное.
Следующее, что мне пришло на ум — это растение с забавным названием дурпактын. Почему название было забавным, да потому что переводилось, как усы Дурпака. Это были длинные, тонкие и прочные, как жилы стебли, тянувшиеся по земле. Они обвивали другие растения, поднимались по деревьям, по кустам и имели на конце одно белое соцветие. Для медицинских целей использовались и стебель, и соцветие.
Из цветов можно было сделать отвар, мазь, порошок — и всё это было обезболивающим средством при разных видах боли. А вот стебли, похожие на нити, использовались для зашивания ран. По мере того, как они отдавали свои целебные качества, начинали сохнуть, а после совсем рассыпались. Хранить их в свежем виде была целая наука, и эти знания нужно было еще освежить, как и саму процедуру стягивания краев раны, но я все-таки решила поискать «усы Дурпака», хотя бы ради соцветий.
Наконец, заметив стебель, я последовала за ним, чтобы увидеть, распустились ли цветы, потому что от бутонов прока не было. И пока Айюн где-то у меня за спиной ползала от папоротника к папоротнику, под которыми прятались «капли крови», я продолжала свои исследования.
— А вот и цветочки, — довольно констатировала я и уже протянула руку, чтобы сорвать, когда услышала отзвуки мужских голосов. — Танияр, — охнула я и поспешила навстречу моему воину.
Я старалась сдержать волнение, и поначалу мне это удавалось. Но голоса становились всё отчетливей, а затем я услышала мяуканье саула, и сердце сорвалось с привязи. Кровь ускорила свой бег, бросилась в голову, и я уже почти ничего не слышала за набатом в ушах. Дыхание мое участилось, и пришлось замереть, чтобы взять себя в руки, иначе я рисковала начать заикаться. А выглядеть глупо перед долгожданным и дорогим мне мужчиной вовсе не хотелось. Однако устоять не вышло, и вскоре я уже не шла, я бежала навстречу.
— Танияр! — закричала я и все-таки задохнулась.
Остановившись, я схватилась за грудь и вдохнула полной грудью. Кровь всё еще бушевала, и за буханьем в ушах я перестала слышать окружающие звуки. А потом… потом ко мне выскочил…
— Ветер, — охнула я, глядя на саула без всадника.
Он вылетел из-за деревьев, ноздри его затрепетали, и скакун подбежал ко мне. После опустился на колени, и я обняла его голову.
— Ветер… Ветер… — всё еще задыхаясь говорила я, ощупывая его. — Ты… Это и вправду ты. Живой! — вскрик вышел истеричным, и я уткнулась в макушку саула лбом и всхлипнула не в силах справиться с эмоциями.
Мой Ветер жив! Саул мяукал, то ли жалуясь на мое отсутствие, то ли радуясь встрече. Я упала на колени перед ним, обхватила ладонями морду и, откинув голову, рассмеялась.
— Ш-ш, — зашипел Ветер и клацнул зубами. А после снова замяукал, и я опять обняла его за шею.
Значит, все-таки жаловался. И я вновь рассмеялась, радуясь этому саульему негодованию. Ветер уткнулся головой мне в грудь и затих, кажется, высказав всё, что накипело в его верной и чистой душе.
— Мой дорогой мальчик, — прошептала я, продолжая его гладить.
Мой взор устремился в ту сторону, откуда прибежал Ветер, и я увидела их. Танияр и ягиры остановились неподалеку от нас с саулом, дав время на встречу. Я понимала, что они не хотят вмешиваться, потому что саул переживал, как и в день нашего знакомства. Ветер должен был ощутить прежнюю уверенность. И потому алдар не спешил ко мне, он остался в седле, но его пристальный взгляд и улыбка сказали больше, чем тысяча объятий. И я глядела на него. Глядела и не могла отвести взора. Я не видела тех, кто приехал с ним, никого не видела, только моего воина.
А потом я поднялась на ноги, но Ветер остался стоять на коленях, он приглашал меня сесть на него. Я не стала мучить моего скакуна промедлением и забралась в седло, и саул распрямился. Только после этого алдар направил своего Тэйле в мою сторону, а за ним зашагали саулы ягиров. Скользнув по ним взглядом, я увидела Юглуса, на чьих губах играла легкая улыбка. Они все, кто приехал за мной, смотрели приветливо, а кто-то улыбался, как и мой телохранитель. А затем…
— Берик, — прошептала я, неверяще глядя на того, кого, хоть и надеялась, но не чаяла увидеть.
Еще немного бледный, но живой он восседал на своем Элы, умудрившемся и сейчас что-то жевать с неизменной меланхолией, ясно читавшейся на морде. Ягир приложил ладонь к груди и склонил голову с едва приметной улыбкой.
— Ох, мама, ты успела, — вновь прошептала я и не сдержалась. Закрыла лицо ладонями и расплакалась.
— Что же ты плачешь, Ашити? — мягко, но с ноткой добродушной иронии спросил Танияр.
Мотнув головой, так прося дать мне время справиться с эмоциями, я откинула голову и шумно выдохнула. Моего лица коснулся ветер, высушил слезы своим дыханием, и я, наконец, улыбнулась ясному небу и белоснежным облакам, солнцу и тому, кто сейчас, должно быть, смотрел на нас.
— Отец, — произнесла я, — благодарю.
Затем, наконец, посмотрела на Танияра. Он протянул руку, я вложила в его ладонь свою, ощутила ласковое пожатие и потупилась, пряча от всех свое счастье. А спустя минуту саулы зашагали в сторону поселения пагчи. Нужно было поблагодарить их за помощь и гостеприимство, а еще нас ждал важный разговор, который я не желала откладывать.
