Память подкинула мне легкий мотивчик какой-то песенки, слов которой я не вспомнила, но этого было и не нужно — хватало самой мелодии. И, мурлыча ее себе под нос, и притоптывая ногой в такт, я приводила себя в порядок. С этой же песенкой вышла из лихура, оделась в свой костюм для верховой езды и взялась за гребень. А пока причесывалась, еще и начала напевать слова, постепенно всплывавшие в голове. Голос мой всё возрастал и возрастал, а еще спустя минуту, я, отложив гребень, хлопнула в ладоши и, притопнув, развернулась к матери.
Ашит заложила в уши пальцы и мучительно кривилась, а потом на улице завыл Уруш и зашипели саулы. Я прекратила пение и бросилась к окну, чтобы узнать, что их встревожило.
— Никого там нет, — произнесла шаманка.
— А почему животные всполошились?
— Не будешь петь, и всем будет спокойно, — ответила она, и я обернулась, возмущенная словами матери. Ашит покачала головой и добавила: — Танцуешь ты хорошо, дочка. Лучше танцуй.
— Так плохо пою?
— Будто Илгиз душу вытягивает, — произнес Берик, сидевший за столом спиной ко мне.
— Точно, — кивнула шаманка.
— Подумаешь, — фыркнув, я независимо передернула плечами.
— Ешь, — велела мать, этим поставив точку в обсуждении моего певческого таланта.
За стол я села, но ела в молчании, сознательно игнорируя черствых людей, не способных оценить прекрасный полет моей души. Но, как ни прискорбно это отметить, мое молчание оставило моих сотрапезников равнодушными. Похоже, им тишина нравилась. Да и на улице возобновились визг и хрюканье. Я молчала, и всем было хорошо. Ну и пусть, я продолжила крутить слова песенки в собственной голове и тем посчитала себя отомщенной. Мне было по-прежнему хорошо.
— Благодарю, вещая, — Берик первым покинул стол.
— Милость Отца с тобой, — кивнула ему шаманка.
— Спасибо, мама, — произнесла я следом, отодвинув опустевшую миску.
— Что надумала? — спросила Ашит.
— Ты ведь уже знаешь, — улыбнулась я.
— Люблю тебя слушать, — улыбнулась она в ответ и забрала со стола миски.
Я поднялась следом и подошла к тазу с нагретой водой. Ашит, как Сурхэм меня не отогнала. И пока я мыла посуду, мама разливала по кружкам ароматный отвар. Потянув носом, я подумала, что у Сурхэм никогда не получалось заваривать такой вкусный «чай». Шаманка потрепала меня по плечу, довольная невысказанным комплиментом. Я снова ей улыбнулась, после потянулась и поцеловала в щеку.
— Глупости, — отмахнулась Ашит, но щеки ее неожиданно зарумянились от смущения и явного удовольствия.
Вскоре мы вновь сидели за столом, потягивая отвар, а я опять молчала, теперь из мести. Мать поглядывала на меня, и в глазах ее поблескивало знакомое лукавство. Она мои мысли знала отлично, а вот Берик ждал. Правда, и он не ерзал в нетерпении, оставаясь по-прежнему спокойным и почти равнодушным.
— К Танияру поедем?
Мы уже закончили завтрак, и я сидела на крыльце, подставив лицо солнечным лучам. Я обернулась на голос и посмотрела на Берика, застывшего за моей спиной. После отрицательно покачала головой, и он устроился рядом.
— Почему?
— Нельзя, — ответила я. — Не стоит пока открывать Елгану намерения Селек. Вы описали его, как человека воинственного, а значит, ему может прийтись по душе задумка каанши. Свадьбе, так или иначе, быть. Сын Танияра имеет право на челык в Зеленых землях, потому что его отец — настоящий наследник Вазама, которого обманули и обошли. И если Танияр умрет, дед придет, чтобы добыть для внука челык. В Зеленых землях Архама и его мать не любят, многие не желают жить под их властью, тем более вы — ягиры. Вы захотите видеть кааном сына Танияра, и его тесть станет другом и избавителем. Елган получит поддержку. Это даст ему возможность править двумя таганами, пока внук не подрастет, а там мальчик получит один большой таган, как наследник Елгана и Танияра. Но в этой игре есть две лишние фигуры — алдар и я. И чтобы был повод убрать его, нужно сначала избавиться от меня, чтобы новый алдар исполнил чужую задумку. Но даже если ничего этого не случится, он попросту может пойти войной, горя жаждой мщения вероломному союзнику. Нет, Берик, к Елгану мы не пойдем. О том, что задумала Селек, должен узнать сам Танияр, но не его тесть… фу, — не выдержала я и скривилась. — Звучит-то как гадко.
— Что тогда делать будешь? — спросил ягир.
— Было бы хорошо вступить в союз с Налыком и ударить по Селек с этой стороны, — задумчиво произнесла я. — Ему есть, кого за себя поставить. Пока наследника не лишился, пусть лучше смотрит за ним.
— Тебя Налык слушать не станет, — ответил Берик. — Он люто пагчи ненавидит, а у тебя глаза зеленые, а волосы белые. Еще больше, чем пагчи, он ненавидит полукровок, говорит, что это предательство в человеческом теле.
Я повернула голову к ягиру и некоторое время рассматривала его, наконец, спросила:
— Откуда эта ненависть к племени?
Воин открыл рот, чтобы ответить, но его прервали шаги шаманки. Она бесцеремонно подтолкнула в плечо Берика, и тот спустился вниз, уступив место Ашит.
— Давно их вражда тянется, — заговорила мать. — Всё земли делят, никак не поделят. Сначала сцепятся в открытой схватке, потом набеги начинаются — мстят друг другу. Злобы скопят и опять в открытой драке сходятся. И по кругу, из поколения в поколение. И в каждом поколении своя обида. Налык за жену мстит. У него их две было. Одна и сейчас жива — мать Эчиль, а вторая упросила мужа отпустить ее сестру проведать. Назад не вернулась. На поселение пагчи напали, всех вырезали. Вот Налык и мстит. Ему всё равно, что пагчи напали тогда потому, что до того ягиры одно из стойбищ сожгли дотла. А до того пагчи стадо угнали и пастухов зарезали.
— Круговорот мести, — усмехнулась я без всякого веселья. — Но Налык нам нужен.
— Не подпустит он тебя, — сказал Берик. — Убьет, а слушать не станет.
— И значит, нам нужен тот, кого каан будет слушать — Эчиль, — ответила я. — Она — ключ к отцу.
— Архам ей муж, — засомневался ягир.
— Муж, который оставил ее, — возразила я. — Эчиль — женщина, ее не может не ранить одиночество, а она одинока. Суди сам. Архам тянется к Мейлик. Ему плевать на двух первых жен. А еще ему нужен сын от первой жены, однако она не беременела уже несколько лет. Выходит, он ее не посещает…
— Не может Эчиль больше рожать, — произнесла Ашит, и мы с ягиром посмотрели на нее. — Хасиль виновата. Эчиль тогда уже вторую дочь родила. Девочка слабенькая была, плакала много. Мать ночи не спала, возле люльки сидела, вот и задремала, когда дитя заснуло. За старшей дочерью служанка смотрела. Заболталась дура с подругой, а девочка от нее ушла, и к Хасиль заглянула, да там и задремала. Тут служанка очухалась, начала по дому бегать. Эчиль разбудила криками, та тоже побежала дочь искать. К Хасиль заглянула, а та и говорит, что слышала, как дверь на улицу открылась. А зима была, и метель уже поднялась, вот Эчиль и бросилась во двор. Без шубы выбежала, сразу закружило ее, поморозилась сильно. Дура Селек меня не велела звать, страшно ей мне в глаза смотреть. Орсун, что могла, то сделала. Эчиль ко мне Танияр привез, когда она оправилась. Я глянула, а уже завяло древо, не даст больше плода.
