Гереш доверчиво опустил голову на плечо Юглусу, и тот потрепал своего скакуна. Я невольно улыбнулась, глядя на эту умиротворяющую картину, после поглядела на ворота и произнесла с толикой сожаления:
— Надо возвращаться. Хочу сегодня навестить резчика Шелека.
Ягир пристроился рядом, и мы неспешно побрели к Иртэгену, саулы последовали за нами. Воин некоторое время молчал, но после, явно решившись, спросил:
— Зачем тебе это, Ашити? Танияр даст тебе всё, что пожелаешь, только попроси.
— Я знаю, Юглус, — кивнула я. — Дело не в том, что мне что-то не нравится в одежде, или я желаю что-то менять в доме Танияра. Не гостю переделывать дом хозяина. Но я хочу стать для вас своей. И не хочу, чтобы из-за меня менялось отношение к Танияру.
— Алдар не видит червей под копытами своего саула, — с пренебрежением ответил ягир. — Ягтыгуру их возня в грязи безразлична.
— Нельзя пренебрегать червями, — ответила я. — Они могут пожрать плоть заживо.
— Ты хочешь стать своей для червей?
— Я хочу, чтобы они не размножались, Юглус, и тогда Танияр сможет и дальше не смотреть под копыта своего Тэйле.
— Ты защищаешь его, — уверенно произнес ягир.
— Я хочу ему помочь, — пояснила я.
— Я услышал тебя, Ашити, — кивнул ягир и добавил уже, кажется, не обращаясь ко мне: — Белый Дух не ошибается.
Повернувшись к нему, я ответила заинтересованным взглядом, но Юглус больше не заговаривал, став прежней молчаливой тенью рядом со мной. Мы вели саулов по улицам Иртэгена, и я улыбалась встречным. С кем-то здоровалась и желала милости Отца, с Ихсэн остановилась, чтобы перекинуться парой слов, и договорилась снова встретиться. Помахала рукой Тамалык, раскланялась с кузнецом Тимером, шедшим из своей кузни. Улыбнулась Эйшен и снова остановилась, потому что ей захотелось поговорить со мной. К нам подошла еще незнакомая мне женщина с девочкой-подростком. Они оказались женой и старшей дочерью ювелира Урзалы. А неподалеку от ашруза увидела бочара Микче, который вез на повозке несколько новых поилок для саулов. И, оставив Ветра в его стойле, на пути к дому Танияра остановилась, чтобы поболтать и посмеяться над шутками двух мужчин, имени которых не знала, но лица их мне показались знакомыми.
— На курзыме были, — потом подсказал мне Юглус.
— Ах, вот оно что, — хмыкнула я. — Неплохой урожай за два дня, что скажешь?
— Хороший, — ответил ягир.
— Будет еще больше, — заверила я.
— Илленкун, видать, за тобой ходит, — усмехнулся воин, — раз люди к тебе, будто к солнышку тянутся.
Напрягши память, я вспомнила духа, о котором говорил Юглус. Он относился к младшему пантеону, тоже сын Илсым. Илленкун был весельчак и балагур. Его часто поминали в хмельной компании, полагая, что если он сидит за столом, то беседа будет легкой и веселой, дух не позволит разгореться ссоре, и уж тем более драке. Я не была уверена, что этот дар младшего божества может относиться ко мне в полной мере, но все-таки улыбнулась в ответ и, поблагодарив, прижала ладонь к груди.
— Ашити.
Я обернулась, и мои брови поползли в изумлении вверх. Мы как раз проходили мимо каанского подворья, и услышать свое имя с этой стороны было неожиданно. Не сейчас. Я ожидала внимание к своей персоне, когда сумею завоевать внимание большой части Иртэгена и, желательно, жителей в других поселениях тагана, куда собиралась наведаться, когда представится повод. Но, похоже, мое сближение с людьми насторожило обитателей дома Архама уже сейчас. На меня смотрела сама мать каана.
— Милости Отца, Селек, — с приветливой улыбкой произнесла я.
— И тебе его милости, Ашити, — с не менее приветливой улыбкой ответила женщина. Она приблизилась к нам с Юглусом, мазнула по ягиру взглядом и остановила его на мне. — Что же это ты, Ашити, по простым домам ходишь, а дом каана будто не замечаешь? Или не годны мы дочери шаманки?
— Ну что ты, уважаемая Селек, — я укоризненно покачала головой. — Как же я без приглашения приду? Люди меня к себе зовут, вот я и иду к ним. Позови, и на твоем пороге появлюсь.
— Вот и зову, — Селек приложила ладонь к груди и склонила голову: — Окажи милость, Ашити, зайди в наш дом, отдохни, поговори с нами, возьми, что пожелаешь.
— И простой улыбке и доброму слову рада буду, — сказала я, отвесив ответный поклон. — Сменю одежду и приду.
— Приходи, Ашити, — сладко пропела мать каана.
— Приду, Селек, — не менее сладко пропела я в ответ.
Мы с воином прошли дальше, и он негромко произнес:
— Дурная это женщина. Ничего хорошего от нее не жди.
— Я знаю, Юглус, — кивнула я. — Знаю, но пойду. Так надо.
— Не надо, — воин заступил мне дорогу. — Она опасна. Если Селек зло затаит, Архам исполнит. Он — слуга своей матери, ее головой думает, ее словами говорит.
— Хм… — Я обошла ягира, задумчиво глядя себе под ноги, после обернулась и кивнула на дом Танияра: — Я тебя услышала, Юглус. Идем.
Уже у ворот подворья алдара я поманила воина за собой. В его глазах на миг мелькнуло удивление, но задавать вопросов он не стал. Послушно вошел следом во двор, а там и в дом, где я провела ягира в столовую, больше было некуда. Мне подумалось, что недурно было бы устроить кабинет… Однако эту мысль я откинула. Будет у меня свой дом, и устрою, а сейчас я в гостях. Но это всё было малозначимым, меня интересовало другое.
— Голоден ли ты, Юглус? — спросила я, примерив на себя роль хозяйки дома в отсутствие настоящего хозяина. — Быть может, желаешь выпить воды или настоя?
— Зачем позвала? — игнорируя мою вежливость, спросил ягир.
— Ты знал их детьми? Танияра и Архама.
— Учеником был тогда, — кивнул воин. — При мне и сыновей Вазама обучали.
— Расскажи, — попросила я. — Какими они были? Как относились друг к другу? Всегда ли была промеж них вражда?
Юглус, уже не скрывая удивления, приподнял брови.
— Зачем спрашиваешь? — спросил он с любопытством.
— Ты сказал, что Архам головой матери думает, — пояснила я. — Я хочу понять, что думает сам Архам. Расскажи мне о братьях. Не думай о том, что происходит сейчас, вспомни, как было тогда. Мне это нужно.
— Зачем?
— Чтобы понимать тех людей, в дом которых я вскоре войду.
— Они враги Танияра — это всё, что нужно знать про Селек и ее сына, — отчеканил Юглус.
Я с минуту смотрела на него, а потом с моего языка сорвалось:
— Завоевав доверие врага, можно выиграть войну, не потеряв ни одного воина. И когда противник будет захлебываться собственной кровью, ты отпразднуешь победу, глядя на его агонию.
И замолчала, потрясенная собственной речью, потому что это было воспоминанием. Перед внутренним взором вдруг появилось жуткое лицо, изуродованное шрамами. Оно не было живым, всего лишь портретом, но, кажется, я знала каждую его черту столь хорошо, словно когда-то долго и пристально изучала его…
