— И никогда не жалела? — спросила я с улыбкой.
— Глупая, — Ашит открыла глаза и погладила меня по щеке, — зов Отца — это честь великая. Тот шаман больше силы имеет, кого Белый Дух выбрал. А меня выбрал.
— А как позвал?
— Во сне приснилось, что иду по ледяной тропе, а впереди свет нестерпимый. Я глаза руками закрыла, отвернуться хотела, да имя свое услышала, и сияние будто на двое разделилось. Так я по тропе прошла и средь пещеры ледяной оказалась. Смотрю, а передо мной Белый Дух стоит. Большего тебе знать не надобно. Не каждому дано Отца увидеть, а тебе показался. Вот и думай, какую честь тебе оказали.
— Но меня он не звал…
— Не звал, — кивнула шаманка. — Но меня к тебе на помощь отправил, когда в снегу лежала, а потом позволил войти в пещеру, показался, языком одарил и волосы выбелил. А меня к тебе защитой приставил. Видать, и в тебе какую-то пользу увидел.
— Какую?
— То только Отцу ведомо.
Мы снова замолчали. Ашит продолжала нежиться в солнечных лучах, а я думала об ее словах, и вовсе не о Белом Духе. Тут я названной матери верила — каждой задумке Отца свое время. Но вот другое меня занимало всё сильней, и вскоре я уже ерзала, снедаемая любопытством.
— Мама, а мы на праздник пойдем?
Она снова посмотрела на меня и отрицательно покачала головой:
— Нет, дочка. Шаманы на такие праздники не ходят. Нам не место за хмельным столом. Меня позовут после, когда придет время урожай заклинать. На обряд пойдем. А праздник без нас пройдет.
И мне стало обидно. Душа просила развлечений, шумного праздника. От однообразия я, признаться, устала. А сейчас, когда природа ожила, игр с Урушем уже не хватало. Хотелось действий, движения, какого-то занятия, но найти себе что-то подобное в доме шаманки было сложно.
— Молодая ты, кровь кипит, — усмехнулась Ашит. — Скучно тебе подле старухи. Понимаю. Но отпустить одну не могу. Рано. Надо больше о людях узнать, своей им стать…
— Да как же я им своей стану, если мы к ним близко не подходим? — возмутилась я. — То я в лихуре сижу, то под кулузом прячусь.
— Всему свое время, — ответила шаманка. — Начнется торговля, тогда и будем в поселения наезжать. Пусть не по слухам, а сами увидят, с кем ты, и кто ты.
— А когда торговля начнется? — снова оживилась я.
Ашит рассмеялась и поддела мой нос согнутым пальцем:
— Скоро.
Я взволнованно вздохнула и прижала ладонь к груди, вдруг ощутив, как забилось сердце. Неужто и вправду к людям выйду? С открытым лицом, с именем, с возможностью говорить? Это было бы замечательно! Хотелось познать их не по рассказам шаманки, а на деле. Посмотреть на уклад своими глазами. Послушать разговоры и окунуться с головой в новый для меня мир. Я желала стать своей. Не диковинкой, а равной среди равных, чтобы, наконец, распахнуть крылья и найти для себя дорогу.
Быть может, у меня появятся новые знакомства, и я найду тех, кого могла бы назвать добрыми знакомцами, а может, и вовсе друзьями.
— Скорей бы, — прошептала я.
А потом, зажмурившись, я вдруг представила, что в толпе незнакомых лиц я смогу увидеть и того, кого уже знаю. Было бы недурно встретить его, улыбнуться и сказать… И я распахнула глаза, возмущенная собственной мыслью. Что за новости? Да и что бы я сказала воину, которого не видела с того дня, как он покинул наш дом? Он не объявлялся, продолжать знакомство не спешил, а я раскланиваться стану?
И тут же хмыкнула. Конечно, стану, потому что так велят правила хорошего тона. Мы ведь знакомы. И с чего вдруг это раздражение? Люди приходят, после уходят, и никто не неволит их возвращаться, если им этого не надобно. А не надобно, то и сердиться не на что. Так ведь? Так. Но почему-то всё равно раздражает. Наверное, потому, что говорил о нашей безопасности с матерью, но даже не пришел проверить, как мы прожили конец зимы. Разве же это хорошо? Вовсе нехорошо. А еще смотрел… Разумеется, смотрел! Он же расследование вел — откуда я взялась.
Но если это был исследовательский интерес, то к чему мне видеть в нем доброго знакомца? Пациент он и есть пациент. Вот пусть первым и кланяется. Верно? Верно. Стало быть, так тому и быть. И я независимо повела плечами.
— Глянулся, стало быть, Танияр, — усмехнулась за моей спиной Ашит.
— Мама! — возмущенно воскликнула я, спугнув этим Уруша, дремавшего рядом. — Это же мои мысли! Сколько можно подслушивать?
— Так ты думаешь, будто в лесу кричишь, — улыбка шаманки стала шире.
— Никто мне не глянулся, — проворчала я, независимо поведя плечами.
— Ну и правильно, — деловито кивнула Ашит. — Что на них глядеть? Сами пусть глядят.
Обернувшись, я с подозрением взглянула на мать, но она хранила на лице невозмутимость. Однако уже через мгновение я заметила, как дернулся уголок ее рта, и поняла — насмехается. Без издевки, но я насупилась и отвернулась. А через пару минут и вовсе направилась в дом, вдруг утратив легкое расположение духа. Осталось только раздражение.
Я уже взялась за деревянную скобу, служившую ручкой двери, когда Ашит произнесла:
— Танияр подолгу дома не сидит. Брат его по другим таганам гоняет. Опасается.
— Чего опасается?
Я вернулась на прежнее место и с интересом посмотрела на шаманку. Она погладила меня по волосам и снова подняла лицо к небу.
— Архам брата боится. Слабый он, духом. Нехороший человек Архам, не люблю его. Глаза змеиные, язык, что жало. Танияр другой. В нем сила есть. Честный он, но брата слушается, а тот бы и рад от Танияра избавиться, но не может, потому что ягиры его слушаются. Они его алдаром выбрали, за ним стеной стоят. И пока Танияр брату служит, и они служить будут. Обидит брата Архам, ягиры дом каана сметут, самого к саулам привяжут и порвут без жалости.
Ягирами называли воинов. Алдар — военачальник, которого назначал каан. Но, как говорила Ашит, бывало, что ягиры не принимали ставленника своего правителя и выбирали сами того, кто будет ими командовать. Доверие алдару было выше послушания каану, потому что именно военачальник вел свою рать в бой, от него зависели их жизни, и потому воины имели право отказаться от ненадежного с их точки зрения человека. Каану оставалось надеяться на верность алдара. Если послушен он, то послушно и войско.
— Но право на трон… на главенство у Архама, верно? — уточнила я. — Если он наследный каан, то власть его по праву. Почему он боится Танияра, если тот верен брату?
— Когда Вазам пал, совет старейшин принял решение, кто станет кааном, — ответила шаманка. — Меня не призывали. Если есть сомнения, то зовут шамана, чтобы он указал волю Отца и выбрал каана. Но несколько старейшин были в сговоре с матерью Архама, потому выбирали сами, вот Архам и надел челык. — Головной убор правителя, перевела я для себя. — Старейшины могут выбирать, закон Белого Духа не запрещает, потому я лишь благословила нового каана.
