— Уберешь нас, — заговорил один из старейшин, — а потом и шаман станет тебе не нужен? А дальше и Белый Дух не указ?
— Тебе ли говорить об этом? — спросил в ответ Танияр. — Где был шаман, когда ты сговаривался со своей племянницей? Быть может, ты вспомнил заветы Белого Духа, когда подговаривал остальных сделать так, как желали вы с Селек? О чем ты думал в тот момент? О том, что твои сыновья станут советниками каана? Где здесь мудрость? Я вижу лишь корысть. А что видите вы, люди?
И снова ответом была тишина. Впрочем, и дядя каанши уже не смел открыть рта. Остальные старейшины избегали смотреть на нового каана, которого когда-то несправедливо обвинили в гибели отца, не позволили попрощаться с его телом и выбрали младшего брата, потому что пошли на поводу у своего главы и его родственницы.
— Я согласен с тобой, каан, — раздался одинокий мужской голос. — Мне не нужен совет старейшин, если я больше не могу ему доверять.
— И я… я согласна, — поддержала его невидимая мне женщина.
— Да, доверять им больше нельзя, — покивал старик. — А поставь других, так они пример возьмут и для себя будут стараться. Ты прав, каан, и мне не нужен совет старейшин.
— И я согласен…
— Мы тоже согласны…
— Но совет же должен быть, — донесся до нас неуверенный голос.
— Совет нужен!
— Не нужен.
В толпе начал разгораться спор. Я перевела на Танияра встревоженный взгляд, но он на меня сейчас не глядел. Взор каана был устремлен на волнующееся людское море, и когда даже старейшины начали поднимать головы, готовые высказаться, мой воин гаркнул:
— Тихо!
Удивительно, но гул смолк. А кто не услышал, того толкнули, и тишина воцарилась всего спустя минуту. Каан оглядел своих подданных строгим взглядом, а после, приложив ладонь к груди, склонил голову и почтительно произнес:
— Вещая, что скажешь ты?
Это был верный ход. Шаман всегда оставался непререкаемым авторитетом. Он нес слово Белого Духа и его желания, и потому люди посмотрели на Ашит, готовые ей внимать.
— Я скажу, что человеку дана одна голова, чтобы думать. И раз Отец так устроил, значит, больше голов не положено. Совет спросить можно, но думать должен один. А у кого спросить совета, голова решит сама.
— Благодарю, — каан снова поклонился. А когда окинул иртэгенцев взглядом, они уже были готовы выслушать новое повеление: — С этого дня я отменяю совет старейшин, — произнес Танияр. — Но сам выберу тех, кого захочу выслушать. И последнее слово будет за мной. Справедливо ли мое решение?
— Да! — выкрикнули те, кто был согласен с кааном.
— Да, — более сдержано ответили несогласные, но услышавшие слова шаманки.
— Да будет так, — произнес Танияр. — Расходитесь, люди Зеленых земель, мой суд окончен.
— Зато мой только начался, — неожиданно сказала моя мать, и все взоры вновь обратились к ней. — Я слышала, как вы обижали мою дочь, что говорили о ней и обо мне, — взор Ашит устремился к Хасиль, и та поспешила отвернуться. — Вы выказали непочтение Отцу, и он сердит на вас. Белый Дух сотворил этот мир и наполнил его любовью, но люди неблагодарны. Они не могут ценить добра своего Создателя, и тем печалят его сердце. Он сказал, что отвернется от тех, кто забыл его заветы. Отец говорит, что все его дети любимы и равны перед ним, будь они схожи с ним или сотворены иначе. И если Белый Дух отвернется, то отвернутся и шаманы, и вы станете легкой добычей Черного и его отродья. Такова воля Отца и его указание. А я скажу от себя: Ашити — моя дочь, какой бы крови она ни была. Обижаете дитя, значит, не почитаете его мать. Кто откажет мне в почтении, пусть не зовет меня. Не приду.
— Но ты не можешь отказать…
— Белый Дух позволил, — ответила моя мать. После усмехнулась и добавила: — Ашити — не пагчи, это говорю вам я. Она пришла из далеких земель, столь далеких, что вам за всю жизнь туда не добраться. Но Отец принял ее и благословил. Кто идет против нее, тот идет против Создателя. Она нужна вам, а ей нужна ваша дружба. Откройте сердца, и она наполнит их светом своей души. Вот теперь я всё сказала.
Шаманка развернулась и направилась прочь.
— Мама, — позвала я. Она обернулась и махнула рукой:
— Вернусь через несколько дней, — сказала Ашит и больше не останавливалась.
— Расходитесь, — повторил Танияр. — Белый Дух с нами.
* * *
Я сидела в одиночестве в своем кабинете. Мой взор не отрывался от поверхности стола, с которого исчезли все портреты моего воина. Сурхэм обратно не пришла, она жила в своем доме, а больше спросить о судьбе моих рисунков было не у кого. И пока я была одна, мне не оставалось ничего иного, как думать. Танияр, проводив меня, ушел на подворье каана, где сидел под стражей его брат. Что новый каан собирался делать с прежним, я не знала. Мы не успели переговорить.
Сначала я хотела взять «бусину», даже достала ее из ларца, куда убрала перед лихуром, но так и не воспользовалась. Мне подумалось, что разговор братьев должен пройти наедине, соглядатай в такой момент не нужен. И раз более ничего не оставалось делать, я занялась любим делом — размышляла о том, чему стала свидетелем. Нет, не о явлении призрака. Разве что о новом имени, прозвучавшем из его уст. Однако толка в этих размышлениях не было, каан мог дать мне точный ответ, потому что ему как раз слова отца оказались понятны.
Но я думала о первом изменении в привычном укладе тагайни — об отмене совета старейшин. И чем дольше я об этом размышляла, тем больше соглашалась с Танияром. Нет, он не был поспешен, напротив, воспользовался самым благоприятным моментом, когда люди находились под впечатлением от слов призрака, когда было просто протянуть параллель и указать причину, почему совет старейшин изжил себя. Новый каан не стал обвинять их в том, что обошли его, но указал на корысть и умысел, результатом чего стал сговор и помощь убийце каана. Одним махом отрубил сразу несколько голов, которые могли вмешиваться в решения правителя и что-то диктовать ему или влиять на умы подданных. И уже в который раз я восхитилась моим мужчиной, его умом и хваткой. Да, именно таким должен быть правитель. Предприимчивым, решительным и мудрым.
А потом я подумала о моей матери и ее словах, сказанных иртэгенцам. Она же подготовила почву для скорой дружбы с теми, от кого воротили носы — с жителями племен! И подтолкнула к тому, чтобы мне начали доверять. Признаться, я и сама с этим справлялась вполне успешно, но теперь рты закроют завистники и недоброжелатели. И даже если не поверят в то, что Отец отвернется, то хотя бы из опасений, что шаманка не откликнется на зов. Ей привыкли верить, вряд ли усомнились и в этот раз. Защитила…
— Мама, — с теплотой произнесла я и улыбнулась.
Вздохнув, я подумала, как жаль, что у них нет летописцев, и некому записать сегодняшние события, а значит, для истории не остается воспоминаний о том, как начались перемены…
