— Да, — сказал Вазам.
— Она сговорилась с пагчи?
— Нет.
— Тебя убил не пагчи?
— Нет.
Вот теперь я затаила дыхание, потому что следующий вопрос подразумевал тот ответ, который укажет на илгизитов, и тогда сохранить тайну о том, что нам известно много больше, не удастся даже на короткий срок.
— Убийца из нашего тагана? — спросил Танияр.
— Был в нашем тагане, — вновь ответил призрак.
— Пришлый?
— Нет.
Я недоверчиво хмыкнула, но развить свою мысль не успела, потому что Архам воскликнул:
— Как мама могла сговориться с кем-то? Ты держал ее взаперти!
— Значит, у нее был помощник? — встрял Танияр.
— Да, — ответил Вазам.
— Кто он? — спросил алдар, потому что ответ мертвого каана шел вразрез с нашими догадками: — Он здесь?
Призрак оглядел иртэгенцев, а потом снова посмотрел на старшего сына:
— Его здесь нет.
— Имя! — гаркнул Архам.
Я впилась взглядом в призрака, как, наверное, и все, кто слушал его сейчас.
— Хынчен, — произнес Вазам.
— Кто выстрелил в тебя, отец, назови его, — потребовал Архам.
— Хынчен, — повторил призрак, и я окончательно запуталась.
Если убийца из тагана, то почему ни ягиры, ни Танияр не подумали об этом человеке? Кто он вообще такой?!
— Я узнал, что хотел. Благодарю, отец, — произнес Танияр, немало удивив, потому что у меня-то как раз вопросов прибавилось, но пришлось набраться терпения. Алдар поднялся на ноги и громко спросил: — Вы всё услышали?
Нестройный хор множества голосов ответил согласием. Теперь правду знали все.
— Кому носить челык? — спросила шаманка. — Без тебя решали, теперь скажи ты свою волю.
— У меня один наследник, — произнес Вазам. — Танияр будет хорошим кааном. Его челык.
— Вы все слышали? — спросила Ашит.
— Слышали, вещая, — откликнулись ей.
— Ступай с миром, — сказала моя мать и, подняв хот, ударила в него. Призрак осыпался на землю снегом, и огонь в тот же миг вспыхнул с прежней силой, уничтожив холод жарким дыханием.
Мир вновь ожил, но люди не сдвинулись с места. Они молчали, и все взгляды сейчас были устремлены в сторону двух братьев. Я видела, как кадык Архама дернулся, он крепче прижал к себе мать, но это была его мать, перед остальными же стояла дважды убийца и лгунья. Иртэгенцы не знали обо всех грехах Селек, но им было достаточно того, что они услышали, это я видела по их суровым лицам. Никто не спешил заступиться за кааншу и за ее сына, уже потерявшего челык, который для него добыли кровью отца и обманом. И все-таки Архам продолжал защищать мать…
— Признаете ли вы меня своим кааном, как желал мой отец?! — разнесся над поляной сильный уверенный голос моего воина.
— Да, — отозвались иртэгенцы. — Ты наш каан, Танияр.
Он кивнул, принимая ответ, и заговорил:
— Я — Танияр, сын Вазама. Единственный законный каан Зеленых земель и алдар ягиров обвиняю Селек — первую жену Вазама в смерти ее мужа и моего отца! Она подослала убийцу, который обманом вошел в поселение пагчи и, поднявшись на стену, взял у них лук и стрелы, чтобы убить каана и меня, старшего каанчи. Да, — повторил он, глядя на то, как встрепенулись люди, — мы оба не должны были вернуться, и я жив только благодаря верным ягирам, чьи сердца не знают предательства. А еще обвиняю совет старейшин! Обвиняю в сговоре с убийцей на право стать следующим кааном ее сына и моего брата!
— А меня? — нервно и хрипло усмехнулся Архам: — Меня ты тоже обвиняешь?
— Обвиняю, — твердо ответил его брат. — Обвиняю в слабости духа и воли. Обвиняю в слепоте, которой ты позволил закрыть свой взор. Ты — сын, отвергнувший своего отца. Ты — брат, отвернувшийся от своего брата. Я обвиняю тебя в том, что ты стал глиной в руках своей матери. Но нельзя винить глину в неумелых руках гончара, если горшок вышел с трещинами. И потому я обвиняю во всём этом женщину, воле которой ты был послушен. Я обвиняю и выношу приговор.
— Архам, — Селек вцепилась в руку сына и затрясла его. — Сын, не позволяй! — затем подалась к нему и громко зашипела: — Он никто, сын, никто. Только ты можешь быть кааном, только тебе дано это право, потому что ты мой сын, ты сын первой жены, первой!
— Я приговариваю тебя к смерти, Селек, — произнес Танияр. Архам не сводил с него взгляда, кажется, даже не моргал. — Завтра, когда солнце отмерит половину дня, ты примешь яд. И люди станут свидетелями твоей смерти. Уведите и заприте эту женщину, — приказал он ягирам.
— Сын! — взвизгнула каанша, когда двое воинов отодрали ее руки от Архама. — Спаси меня, сын! Не позволяй им убить твою мать! — Уже бывший каан не сдвинулся с места, казалось, он превратился в изваяние, в статую изо льда с навечно прикованным к брату взглядом. — Что ты молчишь, Архам?! — закричала Селек, извиваясь в руках ягиров. — Неужели ты позволишь ему убить меня? Люди! — она обернулась к иртэгенцам: — Это всё колдовство! Я не виновата! Шаманка и Танияр хотят убить меня и забрать челык у вашего каана из-за грязной пагчи! Это всё пришлая, это всё она! Она заколдовала их, она лишила разума! Почему вы им верите?! Сын, ты ведь знаешь правду, ты знаешь…
Изумленная больше, чем оскорбленная, я наблюдала за тем, как Ашит направилась к Селек. Она не произнесла ни слова, не казалась рассерженной клеветой, лившейся с уст каанши, даже не поморщилась. Просто подошла и ударила билом Селек по лбу. Глаза каанши закатились, она обмякла в руках воинов, и они потащили ее дальше. Иртэгенцы расступались, не мешая им, и снова смыкали ряды. Расходиться никто не спешил, суд еще не был закончен.
— Справедливо ли мое решение? — спросил Танияр.
— Справедливо, каан, — ответили ему.
И Архам отмер. Он дернулся в сторону брата, но ягиры повалили его на колени, заломили руки и подняли взгляды на каана.
— Уведите его, — приказал Танияр. — Я поговорю с ним позже.
— Возьми мою жизнь, брат! — выкрикнул Архам, когда его подтолкнули в сторону поселения. — Возьми мою, но не трогай мать! Она моя мать, Танияр!
Каан остался к его крику равнодушен. Дождавшись, когда брата уведут, Танияр перевел взгляд на старейшин, стоявших в первом ряду, а затем произнес:
— Я обращаюсь к вам, жители Зеленых земель, и хочу услышать ваш ответ: нужен ли нам совет старейшин после того, что вы услышали? Нужны ли вам мудрецы, которые думают о собственном благе? Хотите ли вы, чтобы решения принимали те, кто забыл заветы нашего Отца, кто забыл о стыде и совести? Мне такой совет не нужен! А вам, люди Зеленых земель?
В этот раз ответить ему не спешили. Совет старейшин был столь же привычен, как шаман, как сам каан и законы, по которым жили эти люди. Беда была лишь в том, что сами старейшины показали, что закон может быть истолкован так, как им выгодно. Признаться, я тоже сейчас испытала сомнение — не торопится ли мой воин?
