— Чушь! — вырвалось у меня, и, охнув, закрыла себе рот двумя руками. А после пробормотала: — Простите меня…
— Посмотрим, — ответил государь. Я округлила глаза, но монарх этого не заметил, он продолжал чеканить: — Это не чушь, как вы позволили себе выразиться, баронесса, а истинная правда. И знаете почему? Потому что я тоже заметил, когда Гард, пользуясь моментом, поднял руку над бокалом. И знаете, что подкинуло это великовозрастное дитя, этот мальчишка? — последнее слово король выплюнул. — Муху. Дохлую муху!
Я вновь округлила глаза, а затем фыркнула, пытаясь сдержать смешок. Фьер! Вот уж и вправду мальчишка… Это в его-то двадцать три года! Мой наперсник, не имея иной возможности поиздеваться над Ришемом, избрал самый безобидный способ… Какое ребячество! И я все-таки коротко хохотнула, испытывая облегчение от того, что Его Величество сам только что признал невиновность Гарда в том, что он подлил зелье герцогу.
— Вы находите его выходку забавной? — с уже нескрываемым раздражением вопросил Его Величество. — Теперь-то уж я и вправду вижу, что вы не могли не сдружиться. Два дитя, совершенно не думающих о том, что творят. Один сам помогает навесить на себя обвинение в использовании темной магии…
— Но он же не знал!..
— А вы, Шанриз, — я тут же потупилась, и в самом деле ощущая себя нашкодившим ребенком: — Вы являетесь ко мне и смеете обвинять! Вы хотя бы отдаете себе отчет, с кем разговариваете? Вы знаете, чего я совершенно не терплю? Вмешательства в мои дела, пренебрежение моим благоволением, а еще пренебрежение моим доверием.
— Го…
— Молчать! — рявкнул он, и я охнула и испуганно втянула голову в плечи: — Вы немало наговорили за это время, теперь говорить буду я. Вы позволите ведь вашему господину раскрыть рот и высказаться? Так вот, ваша милость, до этой минуты вы казались мне не по годам умной и прозорливой девушкой. Однако я уже сомневаюсь в этом.
И в это мгновение взор мой закрыла пелена. Слезы! Боги, я пустила слезу! У меня даже задрожала подбородок. Но что именно послужило тому причиной, я не понимала. То ли испуг от непривычно гневной тирады, обращенной королем ко мне, то ли сам его тон, но носом я захлюпала весьма отчетливо, чем нисколько не разжалобила Его Величество. Он продолжал выговаривать мне:
— У вас было столько подсказок! Разве же вас допросили хоть раз? Разве же изгнали из дворца или посадили под арест? Вам всего лишь закрыли выход из резиденции, чтобы не сотворили какой-нибудь глупости. Разве графа обвинили хоть в чем-то? Всего лишь отстранили от дел на время разбирательства! А ваш ненаглядный Гард? Его кормят с королевского стола и протапливают в камере. Так разве же это похоже на обвинение в одном из тягчайших преступлений? Отвечать! — снова рявкнул он, и я выдавила плаксиво:
— Нет. — После стерла с глаз слезы, шумно выдохнула и напомнила: — Вы запретили…
— Разумеется! — воскликнул король, расхаживая передо мной. — Чтобы настоящий преступник не вздумал сотворить еще большей пакости, пока ведется расследование, я дал ему то, чего он хотел – потерю вами моей милости. Я считал, что вы сумеете разобраться во всех этих знаках, особенно после беседы с магистром, которого вы также оскорбили недоверием, как и меня. И кто же вы после этого, если не несмышленое дитя?
— Но всё было так однозначно, — потупившись, пробормотала я.
Его Величество вздохнул и приблизился ко мне. Он посмотрел на меня, а после взял за плечи и привлек к себе. Я, хоть уже и успокоилась, все-таки всхлипнула и прижалась щекой к его плечу.
— Какой же вы бываете трогательной, — с улыбкой в голосе произнес государь. — Я совершенно не могу устоять перед вами. Даже когда вы дерзите, я испытываю удовольствие. Я готов вам позволить это, но с условием, что вы научитесь видеть меру.
Я подняла на него взгляд и встретилась с чуть насмешливой улыбкой. Государь провел по моей щеке тыльной стороной ладони, стирая след тех нескольких слезинок, которые я проронила в первые минут его отповеди. После взял за подбородок и произнес:
— Не огорчайте меня больше, Шанни.
Он впервые назвал меня сокращенной формой моего имени, и вышло это так проникновенно, что я зарделась и поспешила отвести взгляд.
— Государь, я могу задать вопрос? — спросила я, глядя на пуговицу на его сюртуке.
— Спрашивайте, — позволил мне монарх.
— А что до герцога…
Взгляд монарха неуловимо поменялся, став из лучистого колючим.
— Вы помните, что я говорил о вмешательстве в дела, которые касаются меня?
И я, едва помирившись с королем, снова вспыхнула:
— Значит, ему можно вытворять, что угодно?!
— Вам непременно нужно сунуть нос, куда вас не просят? — сердито спросил государь.
Он отошел от меня и направился к столу, а я последовала за королем, пылая праведным негодованием. Государь уселся в кресло и взял в руки новый лист бумаги, заполненный ровными строчками.
— Ваше величество…
— Вы свободны, — сухо произнес монарх, а я опять покосилась на папку. Он, перехватив мой взгляд, передвинул ее на другой край стола, и я вздохнула. — Что-то еще?
— Неужто его светлость…
— К вам он больше не приблизится даже в мыслях…
— Я же не о том!
Король вскинул на меня взгляд и спросил ядовито:
— Так вам хотелось бы, чтобы он приближался?
— Еще чего! — воскликнула я.
— Тогда не вижу повода вам задерживаться здесь дольше. Я отпустил вас.
Поджав губы, я присела в реверансе.
— Всего доброго, Вашего Величество, — сказала я не менее сухо.
— И вам, ваша милость, — раздраженно отмахнулся король, взявшись за перо.
И уже подходя к двери, я подумала, что ни за что, ни за что и никогда не буду по нему скучать. Вот уж радости! Как можно скучать по человеку, который защищает пакостника и отравителя? Да он же сам себя опоил! И что это значит? Что герцог общался с ведьмой. Так разве же он не совершил тяжкого преступления? Тогда зачем защищать его? Только из-за фаворитки… или принцессы.
Я обернулась. Государь сидел, откинувшись на спинку кресла, и смотрел мне вслед. Присев в еще одном реверансе, я открыла дверь и вышла прочь, гадая, что сотворила в этот раз, когда собиралась всё исправить? О, Хэлл, где же ты? Верни мне разум, похоже, я в нем нуждаюсь…
Глава 19
Как же ощущается дыхание осени, даже если до нее еще остались пара недель. Окончание лета приметно и весьма отлично от середины и, уж тем более от начала. Вроде еще есть тепло, вроде бы трава по-прежнему зеленая, и цветут цветы, однако уже видишь первые желтеющие листья и понимаешь, что скоро всё изменится. Даже небо начинает казаться иным, словно исчезает неизъяснимая его легкость, уступая место чему-то более тяжеловесному и основательному. Появляются грусть и меланхолия, предваряя скорое окончание беззаботной поры и возвращение к унылой повседневности.
