Она отворачивается, не говоря ни слова, а я бросаю на стол купюры, не дожидаюсь, когда к столу подойдут.
С прошлым надо рвать резко.
Уж девушки, делающие эпиляцию, должны это знать получше меня.
Матвеев готов вынуть из меня душу, решая развить бизнес в Москве. У него есть выходы на хорошие земельные участки, и он заставляет меня мотаться к себе по два раза на неделе.
Оставлять Сашку ужасно не хочется, но просрать такой шанс и его доверие будет глупо.
— Знаешь, без тебя здесь дико одиноко, — признается Влади, когда мы лежим ночью в обнимку. — Может, я побуду пока у родителей? Не хочу одна.
Я не возражаю: мне нужно еще немного времени, совсем чуть-чуть, чтобы разгрести завалы, и тогда я обещаю, что увезу ее с собой в любую теплую страну, в которую она ткнет на карте.
А пока Москва отнимает столько времени, лишая нас еще нескольких совместных ночей. Но я это обязательно все исправлю.
— Я надеюсь на тебя, Илья, — провожая меня в Домодедово, пожимает руку Никита, — жду тебя после праздников.
— Ненадолго расстаемся, — смеюсь в ответ, мечтая быстрее увидеть Сашу.
Еду к ней прямо из аэропорта, в профессорскую квартиру. Уже завтра — Новый год, и Катька успела забронировать для нас с Влади стол в каком-то ресторане, чье название я нифига не помню.
Дверь открывает мама Влади.
— Здравствуй.
Ну здрасти, тещенька, это про Вас были все те анекдоты, казавшиеся мне глупой хренью?
Смотрит долго на меня, сверху вниз, и только потом пускает. Видимо, прошел контроль.
Темной тенью из ванны в комнату проскальзывает Лиза, недовольно отворачиваясь при виде меня. Я не испытываю по этому поводу ни малейших чувств, надеясь лишь, что эта балда взялась за голову.
— Илья!
Сашка выходит из комнаты, заставляя сердце стучать быстрее.
На ней свободный вязаный свитер, теплые носки, светлые шорты. Распущенные волосы убраны назад, на щеках — румянец. Такая красивая, домашняя.
Я обхватываю ее лицо ладонями, и она смеется:
— Поддубный, холодные же!
— Может, согреешь? — улыбаюсь ей.
— Родители же здесь, — шепчет в ухо, прикусывая мочку, — нам надо поговорить.
— Давай.
Но покашливая, из комнаты выходит Сашкин отец, и я, отпустив девушку, крепко жму ему руку, открыто гляжя в глаза. Немного с вызовом, так, чтобы было понятно: Влади я не отдам, и похеру на ваше профессорское мнение. Но он удивляет меня, обнимая по-отечески и хлопая по спине:
— Илья, очень рад тебя видеть.
Практически сразу меня отправляют за стол, и не взирая на возражение, что я успел уже пообедать, мама Сашки ставит передо мной глубокую тарелку с густым наваристым супом.
— Потом пообщаетесь.
Вкус, знакомый еще с детства: мне нравилось проводить время в семье Влади, и нравилось как здесь готовят. Каждый праздник сопровождался застольем, но главным было то, что я видел Сашку, а если везло, то еще и играл с ней, стараясь держаться поближе, потихоньку касаясь руки или коленки.
Мы сидим все вместе, даже Лиза, точно боится ослушаться матери. Сашка задумчиво водит ложкой в тарелке, почти не кушая, и я хмурюсь, находясь слишком далеко от нее, чтобы спросить, что происходит.
Дядя Эдик спрашивает меня о фирме, перетягивая внимание на себя, и я не замечаю в какой момент Влади выскальзывает из комнаты. Только что была тут — и уже нет.
Извиняясь, я отправляюсь на ее поиски, находя девушку в ванной комнате. Свет горит, дверь приоткрыта: она явно не прячется здесь.
Сашка умывается, наклоняясь над раковиной, и я пристраиваюсь к ней сзади, обхватывая руками за бедра.
— Может, закроемся? — но она не расположена к шуткам. Выпрямляется, и в отражении зеркала я вижу, что глаза мокрые. — Что такое?
— Все в порядке, — улыбается неестественно, поворачиваясь в моих объятиях, чтобы стать лицом к лицу, — просто стало нехорошо.
— Нехорошо?
— Илья, — Сашка жмется, отводя взгляд, и мне это очень не нравится. Очень, блядь, не нравится.
— Что такое? Говори.
— Илья, я беременна.
Охренеть.
Смотрю на нее, глупо моргая, пытаясь понять, что она сказала. Опускаю взгляд на ее живот, скрытый под белым свитером, провожу по нему рукой — плоский, такой же как обычно. Она смеется, прижимаясь лбом к моему плечу:
— Он растет не так быстро, Поддубный.
— И давно ты знаешь?
— Неделю точно.
— А почему молчала?
— А ты бывал дома, чтобы я могла поговорить с тобой? — удивляется, задирая голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я сдуваю легкую челку с ее лба.
— Уела, согласен.
— Ты в шоке? — киваю, на что она отвечает, — я тоже. Но ты рад?
И снова это волнение во взгляде, точно от моего ответа зависит ее дальнейшая жизнь. Я киваю, все еще переваривая, как должна измениться наша жизнь:
— Рад. А кто там, девочка, мальчик?
Сашка смеется, сжимая меня крепко. В ее маленьких руках столько силы, что это пугает.
— Рано, Илья, слишком рано. Малыш пока маленький, чтобы понять.
— Ясно.
Ну блядь, не знаю я, что сказать. Эта новость ошарашивает: вот нас было двое. Я, Сашка, и все заебись. А сейчас все снова меняется, и я с одной стороны чертовски рад, что стану отцом, а с другой, — не пойму, каково это?
— Скажи мне что-нибудь, — просит она, переплетая свои пальцы с моими.
— Люблю тебя, — аккуратно сжимаю плечи, притягивая к себе.
— И я тебя, — но поцеловаться, закрепив признание, не дает Сашкина мама. Открывает дверь широко и заявляет:
— Хватит обжиматься, там второе стынет, — и разворачивается спиной, а мы с Сашкой начинаем смеяться. А потом она внезапно замолкает, хватаясь за живот.
— Что такое?
— Илья…
Голос растерянный. Она опускает голову с ужасом смотря вниз, и я замечаю на ее белых носках ярко-красную точку, становящуюся больше.
Блядство! Не знаю, что происходит, но точно понимаю, так не должно быть. Девушка хватает меня за руку и шепчет:
— Я не могу его потерять, Илья, не могу!
И я обещаю, даже если для этого мне придется лично постучать в дверь к Богу и выпросить у него благословения или разъебать его Рай до основания:
— Не потеряешь.
Глава 43. Александра
В больнице я оказываюсь через сорок минут.
