А я смотрю на телефон и сам удивляюсь, почему еще до сих пор с Алиной. И не представляю, как закончить с ней роман до того, как она потащит выбирать меня подвенечное платье и кольцо. Делать больно Алине не хочется, но я — точно не тот человек, с которым она проживет до старости, родит кучу детей и будет нянчить внуков.
Закрываю глаза, и снова вижу Влади, чей настырный образ вжился в подкорку, высовываясь в любой неподходящий момент. Несколько лет назад я был твердо уверен, что все чувства, которые я испытывал к ней в сопливом возрасте, сами собой сошли на нет: не бывает такой любви, чтобы на года, только в бабских романах и сопливых сериалах по «России».
А между тем, где-то слева под ребрами свербит, стоит только услышать ее имя и фамилию.
После обеда перезванивает Ирина. Слышу в ее голосе веселые ноты:
— Ну что, Поддубный, теперь ты мой должник. С тебя ужин.
— При свечах?
— А то как же. Романтический. В общем, на твоей Ульяне ни копейки долга, а вот по Дмитрию Кирилловичу исполнительное делопроизводство начато, не платит кредиты, на карте минуса.
— Спасибо, — киваю, точно она может меня видеть и глубоко задумываюсь. В принципе, это еще тоже ни о чем не говорит, Ульяне могут просто не одобрить кредит, в отличии от сына: возраст, отсутствие работы, плохая кредитная история. Тогда вполне логично воспользоваться документами сына, а деньги тратить на собственные нужды.
Решаю не тянуть кота за яйца и звоню Митьке, зная из сегодняшнего разговора, что Ульяны нет дома:
— Мама просила деньги передать, завести хочу. Когда дома будешь?
Бабки — это бабки, и если при другом раскладе Самойлов мог бы юлить, то тут соглашается разом.
— Я уже дома.
Мне хватает пятнадцати минут, чтобы преодолеть расстояние до их квартиры. Митя выглядит помятым, точно недавно проснулся, длинные волосы убраны назад ободком. Морщусь, глядя на его пидорский прикид, но молчу. Не мое дело, я сейчас по другим вопросам.
— Чай не нальешь? Пить хочу, замерз на улице.
Он пожимает плечами, и я прохожу за ним на кухню, оставляя несколько купюр на микроволновке. Митя смотрит на них равнодушно, словно не он нуждается в деньгах, а я решаю пойти ва-банк. Терять-то больше нечего.
— Ты как долги перекрывать собираешься?
— На следующей неделе все оформим. Если ты по поводу своих денег, не переживай, я за маму отдам все…
— Митя, не еби мозги, это же твои долги, а не мамкины, — отрезаю я, прислоняясь к стене. Отрезаю ему выход из кухни, чтобы не удумал сбежать, пока мы не договорим. — Пол-ляма неслабая сумма, на что ее потратил, музыкант?
— Не твое дело, — неожиданно твердо заявляет он, скрещивая руки на груди. Я чувствую, как начинает дергаться бровь, но смысла оступать нет, нужно дожимать его.
— Отец в курсе был, да? Денег тебе не давал. Я ведь вспомнил, Митенька, что в тот день он с тобой хотел встретиться, перед смертью своей, — я блефую, но по тому, как бледнеет лицо мужчины, понимаю, что попал в цель.
Блядь.
Сука, неужели этот гаденыш отца своего пришиб?
Чувствую, как холодеет позвоночник, и хочется пришибить эту мерзость прямо здесь, на его кухне. Сжимаю гневно кулаки — один удар, и от него, блядь, только мокрое место останется.
— Послал тебя папа, да? И правильно сделал. Всю жизнь нахлебником был, им и умрешь.
— Я… не хотел.
Он опускается бессильно на стул, складывая в замок руки с тонкими, музыкальными пальцами. Руки убийцы.
— Что ты не хотел? — рявкаю я, заставляя его говорить дальше.
— Ничего… Мы поругались, а потом он упал… А я испугался, убежал.
Мужчина смотрит на меня снизу вверх, а я ощущаю тошноту, глядя на него. Никогда не считал его мужиком, но, твою мать, поступить так с отцом…
Ситуация до боли напоминает ту, которая была со мной, и Митя не преминает напомнить о ней:
— Ты же сам так с отцом…
— Заткнись, сука, — шиплю, не замечая сам, как оказываюсь возле него, встряхиваю за грудки, — ты ничего не знаешь, понятно? Если бы отец при мне оступился, я бы ему помог, я бы его никогда не оставил! А ты, трусливое ссыкло, бросил его, убежал, оставил, блядь, умирать! Кто ты после этого, тварь? Ты — убийца, ты, а не я!
Я трясу его так, что башка болтается на тонкой шее, срывая на нем все зло, за свое унижение, за то, что меня обвиняли в его преступлении. У Мити нет сил бороться со мной, у меня нет тромба, как у его отца, чтобы взять и умереть прямо здесь.
— Митя?
Мы оборачиваемся резко, на женский голос, и я замираю, выпуская из рук это тщедушное ничтожество.
В распахнутой дубленке при входе на кухню стоит Влади. Глаза огромные, зеленые-зеленые, губа, которую она безуспешно пытается прикрыть ладонью, дергается. Меня она будто не замечает, только на Митю смотрит, и тот съеживается под ее взглядом, сгибаясь, накрывая лицо ладонями. Его глухие рыдания разлетаются по всей кухне, и я отступаю, боясь испачкаться дальше.
— Кирилл?.. — она не может до конца произнести мысль, только смотрит беспомощно то на него, то на меня.
Значит, слышала. Дверь я не закрывал, когда зашел домой, а за нашими криками пройти незаметно не было проблемой.
Молча достаю из кармана телефон, выключая на нем режим диктофона. Все, что мне было нужно, записано на нем, хоть я и шел на удачу, если можно это так назвать.
Я еще не знаю, что делать дальше с Митей. По-хорошему, он должен написать чистосердечное, а после пусть уже полиция разбирается с ним. Теперь ни меня, ни Влади никто не будет считать убийцей.
Сашка поднимает на меня глаза и шепчет едва слышно:
— Это от него Лиза делала аборт, Илья. Это он все разрушил, — а потом, переводя на него взгляд, добавляет, — тварь ты, Митя. Чтоб ты сдох.
Глава 34. Александра
— Приветствую, Саша.
Вкрадчивый голос Федорова звучит в телефонной трубке, напоминая о том, какое число на календаре.
— Завтра все в силе? Едем к нотариусу?
Я отвечаю:
— Да, — и отсоединяюсь, прижимая к губам телефон. Разговаривать с ним совсем не хочется.
— Кто это? — спрашивает мама громко с кухни, помешивая в кастрюле суп, чтобы перекричать папин телевизор.
— С работы, — отвечаю я, натягивая свитер посильнее.
Если бы не этот звонок, я бы не вспомнила, что завтра мне нужно куда-то идти и что-то делать. Последние дни я я живу вне календаря и часов, словно замороженная, возвращаясь к тому состоянию, в котором была летом.
Неделю назад, после разговора с сестрой, я отвожу Лизу домой, а потом решаю заехать к Мите.
