— Когда я про него вопрос задала, она испугалась. Не нравится мне это…
Мне тоже.
На работе я не появляюсь, взяв неделю за свой счет. Федоров с легкостью отпускает меня, не задавая лишних вопросов, а я понимаю, что в этой фирме особо никому и не нужна.
Что полезного я делаю для компании мужа? Они справлялись без меня раньше, справляются и сейчас.
Но главное, все это время мы не видимся с Ильей, и меня это полностью устраивает. Я могу врать себе, говоря, что не испытываю к нему ничего, кроме ненависти, но это не так.
Есть, есть между нами влечение, но все это — реакция тела, а мозг диктует совсем другое. Держаться подальше от Поддубного, например.
Я отвожу маму домой, попутно заезжая в магазин. Холодильник пустой, и на одном чае долго не продержишься.
Набираю полную тележку продуктов, ощущая усталость. Ноги не идут, и о том, что готовить дома, не идет речи. Накладываю полуфабрикатов — продержусь на них до тех пор, пока не появится желание что-то делать. Желание жить нормальной, полноценной жизнью.
Рассчитываясь на кассе, роняя под ноги мелочь из кошелька.
— Черт, — наклоняюсь, чтобы собрать монетки, и не сразу обращаю внимание на темные кроссовки, остановившиеся рядом со мной. Поджимаю губы, не глядя наверх, — последние монетки прямо возле незнакомца, но черт с ним, не лазить же мне у него под ногами.
Внезапно, он опускается, чтобы помочь мне. Зеленые глаза смотрят на меня, а не на пол, пальцы ловко подхватывают серебристые монеты, протягивая мне их в горстке.
— Влади.
Щеки вспыхивают.
Только его не хватало.
— Поддубный.
Отворачиваюсь, забирая сдачу. Илья берет пакет из моих рук и первым идет на выход. Словно так и должно быть, словно это — естественное положение вещей.
— Что ты творишь? — шиплю, догоняя его.
А мне что делать? Не вырывать же продукты у него на радость всем присутствующим.
— Надо поговорить. Где машина?
— Направо, — отвечаю зло, скрещивая руки на груди. Кажется, что все на нас смотрят, все узнают Поддубного в лицо, и я опускаю низко голову, избегая чужого внимания.
Доходим до моего автомобиля, щелкаю сигнализацией, открываю багажник и замираю.
Не сдвинусь с этого места, пока он не скажет, что ему от меня нужно. Но Поддубный не торопится продолжить разговор. Легко закидывает покупки в багажник, трет порядком отросшую щетину пятерней и подходит ближе. Словно и сам не знает, с чего начать. Неужели такое бывает с самоуверенным Ильей? Наконец, выдает:
— Что с Лизой?
— А что с ней? — тут же отвечаю я. Неужели Федоров проговорился? Старый козел, я же просила его молчать.
Смотрит глаза в глаза, поджимая губы. На нем сегодня белая тонкая футболка, обтягивающая подтянутую фигуру, спортивные штаны. Оглядываю его и отворачиваюсь. Пусть хоть голый стоит, мне пофиг.
— Я виделся с ней воскресенье.
Его фраза сразу вызывает сотни вопросов, но я держусь, не задаю их. Мне страшно знать правду, и сердце начинает ускоряться, будто предчувствуя нечто неизбежное.
Молчи, Поддубный, уходи прочь, пока не поздно. Ты же все испортишь сейчас, неужели не понимаешь?
Не понимает.
— Это она присылала тебе те сообщения.
Закрываю глаза, пытаясь устоять на ногах, но не могу. Отступаю назад, опираясь об автомобиль, нащупывая дверцу рукой. Еще можно уехать, прямо сейчас, и пусть он останется тут со своей правдой. Просто дернуть дверцу, и заткнув уши, сделать вид, что ничего не было. Стереть сообщения, закрыть тему.
— Она любила твоего мужа, Влади. Давно, я еще подростком был. Я их видел вместе, давно.
И что мне делать дальше с этой информацией? Я вспоминаю Лизу, всю в трубках, и в ушах ритмично пищит звук приборов в палате реанимации. Ее маленькое, бледное лицо, серого цвета, с мешками под глазами. Безжизненная рука, к безымянному пальцу которой подключен аппарат.
Кирилл уже умер. Его нет. Она — есть. И если это чувство вины заставило ее наглотаться таблеток…
— Это все из-за тебя, Поддубный, — шепчу, выплевывая слова. Медленно, словно яд, меня наполняет ярость, заставляя сжимать кулаки. Открываю глаза, и повторяю уже громче, — это ты во всем виноват. Кто просил тебя лезть? Зачем ты поехал к ней разбираться? Что ты за человек такой, Поддубный?
Меня несет, и я понимаю, что не остановлюсь, пока не выскажу все, что думаю, все, что накопилось за последнее время. Вскрою гнойный нарыв. И пусть после этого ничего уже не восстановить, я не могу остановиться. Это выше моих сил.
— Ты убийца! — я уже ору, забыв про то, как стеснялась прохожих. Мне фиолетово, заметят ли нас, услышат ли другие люди, важно только выплеснуть накипевшее, — ты своего отца убил, моего мужа, а теперь еще и Лизу до больницы довел! Твое счастье, что она осталась жива, иначе я… я не знаю, что с тобой сделала бы!
— Влади, — Поддубный хмурится, сжимая так же, как и я кулаки. Мы готовы наброситься друг на друга, но я еще не договорила. Расстояние между нами становится меньше, фразы — громче, а градус ненависти растет с каждым мгновением.
— Влади, Влади… Ты думаешь, я не знаю, что это ты был последний, кто видел моего мужа живым? Я видела, как ты уезжал от него, у меня есть видео с регистратора, с твоей машиной, и есть заключение, где написано, во сколько умер Кирилл! Я знаю, что ты шел к нему ругаться! Его смерть на твоих руках, Поддубный, больше этого скрывать не выйдет!
Илья хватает меня за локти, пытаясь успокоить, но куда там, я вырываюсь, крича:
— Убийца! Убери от меня руки!
— Заткнись! Выслушай меня! — орет он в ответ.
— Я ничего не хочу слышать! Я уйду, уйду из фирмы, только исчезни из моей жизни раз и навсегда! Если еще раз появишься возле кого-то из моих близких, я тебя сама убью! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!
В ушах звенит, и когда хватка на моих руках чуть слабеет, я окончательно вырываюсь и запрыгиваю в машину. Блокирую двери, но Поддубный и не думает бежать за мной следом. Стоит с побледневшим лицом, а я вдавливаю в газ, с пробуксовкой покидая стоянку, не оглядываясь назад. Нельзя, нельзя, не смотреть.
Сердце колотится как сумасшедшее, пальцы дрожат. Я проезжаю совсем немного, сворачивая в первый попавшийся двор. «Здесь не найдет», — колотится в мозгу. Выключаю автомобиль, скатываясь по сиденью вниз, и только после этого позволяю себе заплакать. Навзрыд, размазывая по лицу слезы, так, что нечем дышать.
— Это всего лишь Поддубный, — задыхаясь, пытаюсь успокоить себя вслух, но ничего не выходит. Достаю телефон, набирая один из последних номеров в журнале звонков, и когда Федоров отвечает мне, заявляю:
— Я увольняюсь. С сегодняшнего дня.
