— Ваня, я испугалась, прости меня, пожалуйста! Я так этих бабочек боюсь, они же мерзкие, как червяки, а тут целая коробка, — вылетели, вокруг меня крыльями хлопают, лица касаются. Так страшно было, а когда внутрь заглянула… там еще одна осталась, мертвая, и на твои глаза похожая, понимаешь?
Я торопливо объясняюсь, путая слова во фразах и перескакивая с мысли на мысль, надеясь заболтать его, отвлечь от идеи, что не верю ему, — но выходит только хуже:
— А потом эту бабочку синюю я у тебя нашла в бардачке, и испугалась…
— Меня?
Я замираю, закрывая рот ладонью, будто мечтая затолкать сказанное обратно.
— Я не боюсь тебя, — выдаю, наконец, — я боюсь за тебя. Мне все равно, кто ты, Ваня.
— Вот уж спасибо, — так горько усмехается он, точно я предаю его в очередной раз.
— Ваня, Ванечка, — я тяну к нему руку, но одергиваю себя. Кажется, что он разом стал недоступным, отгородился от меня, закрылся трехметровым забором.
Сердце часто-часто бьется в грудную клетку, и я отчаянно жалею, что мы завели этот разговор, но еще больше — что не сказала ему о бабочках сразу, что позволила прорасти сомнениям. Корю себя, на чем стоит свет, пряча дрожащие пальцы между коленей.
Когда машина останавливается, я с удивлением понимаю, что мы у подъезда его дома. Не того, который сейчас занимаю я. Настоящего дома, где он живет со своей женой.
— Поднимешься или в тачке посидишь? Мне надо кое-что взять.
Раздумываю ровно три секунды:
— Я с тобой.
На пути нам не встречается ни одна соседка, что я считаю настоящим везением. Не хочется ставить Ваню в неловкую ситуацию, пусть даже его не волнует чужое мнение.
Мы поднимаемся на лифте на восьмой этаж; Доронин открывает дверь квартиры под номером сто тридцать шесть, я прохожу следом за ним, проникая в ту часть Ваниной жизни, о которой ничего не знаю.
Большой светлый коридор, на стене — картина. Портрет Яны и Ивана, написанный маслом. Я отворачиваюсь. Мне неуютно даже при виде рисованной жены Доронина.
Заглядываю в зал, — минимум вещей, огромная плазма, мягкая мебель. На кресле сидит пушистый кот, который при виде полицейского выпрямляется и, потянувшись, спрыгивает на пол. Ко мне подходит с опаской, обнюхивая. Мохнатый хвост поднят вверх, желтые глаза внимательно наблюдают за мной, но стоит Ивану зашуршать пакетиком с кормом, как интерес к незваной гостье тут же пропадает.
— Р-рмяу, — произносит кот, начиная быстро-быстро жевать из стальной миски, а Доронин присаживается рядом, гладя животное за ухом.
— Жуй, жуй, дармоед.
— Как его зовут?
— Пес, — улыбка появляется лишь на пару секунд, после чего Иван снова становится серьезным. — Я сейчас.
Мужчина скрывается в соседней комнате, и я вижу край высокой кровати с мягкой спинкой. Коричневое покрывало на убранной кровати, а на нем — шелковый тонкий халат. Пока Ваня складывает вещи в дорожную сумку, я захожу в туалет. Полка под зеркалом забита кремами и косметикой, полочка над ванной — шампунями, масками и бальзамами.
«Хоть и стерва, но красивая, и ухаживает за собой»
«Мужики любят таких»
«Но и от них гуляют»
Я осматриваю свое лицо; в свете ярких ламп тонкие порезы особенно заметны. Их не мало — около тридцати, но ничего серьезного. Провожу по самому большому, возле глаза, и зажившая рана начинает снова кровоточить так, будто я плачу красными слезами.
— Аня, ты где?
— Здесь, — выхожу к нему в коридор, в очередной раз натыкаясь взглядом на изображение Дорониной. «Вряд ли ты меня поймешь, но прости, — обращаюсь к ней мысленно. — Я никому не хочу делать больно».
— В отдел ехать бесполезно, сейчас диван привезут. Так что маршрут меняется.
Я киваю, — разницы, куда ехать, мне никакой. Пока лифт спускается вниз, Ваня притягивает меня к себе, выдыхая в ухо:
— Аня, верь мне. Хотя бы ты не отворачивайся.
И я вдруг понимаю, что он одинок не менее меня.
Прижимаюсь на несколько секунд, пока мы не достигли первого этажа, и говорю:
— Верю. Только не обижай меня, обещаешь?
— Обещаю, — кивает он, хоть оба мы и знаем, что лжем сейчас друг другу.
Глава 18
Дожидаясь, когда доставят диван, мы расходимся по разным углам, словно после ссоры.
Я запускаю стиральную машину, навожу порядок на кухне, мою обувь — делаю все, чтобы избежать единственной комнаты, в которой Иван разбирает старую мебель.
Проходя мимо, опускаю взгляд: боюсь, что если Доронин начнет говорить, то мы озвучим терзающую обоих мысль — в наших словах не больше правды, чем в любых других признаниях в любви до гроба.
И я грызу себя за то, что позволила усомниться в обещаниях любимого человека, но сердце не обманешь.
«Врет, как Троцкий».
«Ты знала, на что шла!»
«Главное, чтобы к жене не смотался».
Мебель привозят в десятом часу, — к тому времени избегать общества Вани становится уже глупо; я нервно касаюсь пальцев, перебирая суставы большим и указательным. Показательно выпиваю очередную таблетку, незаметно пряча ее в ладони. Звонок в дверь заглушает негромкое бормотание телевизора, разрываясь над ухом нервной трелью.
Я вскрикиваю от неожиданности, успев довести себя до ручки.
— Аня, прекрати, — Иван с недовольным лицом проходит мимо, чтобы открыть дверь, не касаясь и не задевая меня. Я отхожу на кухню, не желая попадаться на глаза доставщику.
Летние сумерки затекают сквозь распахнутое кухонное окно. Квартира наполняется уличными звуками, и я высовываюсь, стараюсь вдохнуть больше теплого воздуха, наполненного городской пылью, ароматом запоздалой сирени в палисаднике у второго подъезда и запахом остывающего в тени асфальта.
Но вместо воздуха легкие наполняет тоска.
Просачивается остро, стесняя грудь, и мне становится больно и трудно дышать.
Я не сразу обнаруживаю, что из носа снова течет кровь. Провожу указательным пальцем над губою, с удивлением смотрю на красную полоску, появившуюся на нем.
Вера, что с приходом Ивана я смогу излечиться от болезней, слабеет. Сама эта мысль кажется утопичной и смешной — не всякая любовь делает из чудовища человека; иногда от чувств становится лишь взаимно больно — они, как обоюдоострый меч, ранят, не разбираясь.
Я наклоняю голову вперед, позволяя крови стекать на подоконник. Алые капли расползаются ажурными точками, и я, словно завороженная, наблюдаю за ними, не шевелясь.
Шептуны, возбужденные этим видом, возбужденно кричат, требуя большего.
