Было ли неизбежным подобное проявление реакции? Основной слабостью и правительства, и экспертного сообщества является их слияние, что порождает цинизм. Как писала Ханна Арендт, «едва ли какая-то фигура в политике вызывает больше справедливых подозрений, чем профессиональный рассказчик истины, обнаруживший некое счастливое совпадение между истиной и [политическими] интересами»
[51].
Какие-то формы познания смогли получить большую политическую силу, чем другие. Политики часто принижают значимость вопросов морали, используя аргументы в стиле «свидетельств» и «то, что работает». Как показывает случай с центральными банками и глобальным финансовым кризисом, предоставление фактов и законотворчество более не имеют меж собой четкой границы. В долгосрочной перспективе это приводит к невозможности определить, кто является беспристрастным наблюдателем, а кто судьей и автором решений. Подобное совмещение политической власти и научного авторитета получило имя технократии.
Первые технократы
Английская гражданская война закончилась в 1651 году. Через три года после Вестфальского мира подошла к концу и Тридцатилетняя война. Заметным признаком последовавших десятилетий стала скорость, с которой появилось современное понятие государства, обладающего множеством характеристик, известных сегодня. Вестфальский мир породил основной принцип современных международных отношений: всякое государство признается полным и неоспоримым сувереном в пределах своих общепризнанных границ. Отход от него означал перемещение из состояния «мира» в состояние «войны», без всяких юридических градаций между ними. Появилось четкое понимание того, в каких случаях правильно (или неправильно) применять силу, и гоббсовское видение однозначных, утвержденных законом центров силы стало нормой.
До тех пор армии, как правило, состояли из подданных и наемников монарха, набирались и оплачивались по мере возможности и управлялись по воле своего венценосного покровителя, как на родине, так и за рубежом. Военных использовали в различных ситуациях, но для них не существовало никакой разницы между миром и войной. Солдаты пускали в ход доступные им средства, чтобы вымогать ночлег и пищу у местного населения (в том числе соотечественников), сея страх на своем пути. Однако в Англии 1680-х годов корона стала зависеть от парламента, который должен был разрешить монарху собрать и оплатить армию, а солдаты стали размещаться за государственный счет. Военные получили новые и определенные обязанности в период мирного времени – поддерживать общественный порядок, подавлять бунты и препятствовать контрабанде – наподобие того, что потом станет ответственностью полиции. Инструменты насилия были приведены под ограничения со стороны закона и парламента. Видение Гоббса, где мир обеспечивался силой, становилось реальностью.
Чего Гоббс не предвидел, так это больших возможностей, открывшихся в рамках этих событий перед новыми экспертными сообществами, ко многим из которых он относился с подозрением. В частности, различные методики, характерные для торгового учета, стали неотъемлемым элементом этого нового государства в части сбора, хранения и публикации сведений экспертным организованным образом. К примеру, в 1660 году правительство Англии привлекло к бюрократической работе всего-навсего 1200 чиновников
[52]. К 1668 году только сбором налогов занималось более 2500 человек, а в 1720 году на постоянной государственной гражданской службе состояло более 12 000 чиновников. Все решения об общественных тратах концентрировались в руках Комиссии при казначействе на протяжении 1670-х годов и детально записывались для нужд парламента. В то же время централизации подвергся сбор налогов, до середины века производившийся ненадежными руками частных наемников, раскиданных по всей стране. Проще говоря, государство стало превращаться в бюрократию администраторов, письмоводителей и счетоводов, какой мы его теперь знаем.
Главным катализатором для столь быстрого роста административных возможностей являлось желание монарха воевать, пусть даже под контролем закона и парламента. Там, где когда-то властью короны можно было собрать и обеспечить войско по мере потребности, часто обещая солдатам и спонсорам будущие трофеи, военное дело стало подотчетно более системному фискальному и парламентскому надзору. Потребовались прозрачная система налогообложения и профессиональная армия. Члены парламента запрашивали свидетельства того, как расходуются военные средства, и оформленный балансовый отчет. Если же государству для войны требовалось занять крупную сумму денег, заем следовало формально зафиксировать, пользуясь теми же бухгалтерскими методами, которые изобрели торговцы. Сегодня мы знаем это явление под названием государственного долга.
В 1694 году был основан «Bank of England», призванный собрать дополнительные средства для войны с Францией и ставший доверенным посредником между коммерсантами Лондона и королем Вильгельмом III. Параллельное развитие воюющего государства и рыночного капитализма привело к тому, что последний стал совершенствовать ряд методов ведения учета, призванных убедить кредиторов в платежеспособности заемщика. Примитивные формы экономического и общественного учета позволили королю воевать и дальше, но теперь в более точной, фактической, поддающейся учету манере.
Однако рост роли экспертизы в правительстве отразился не только на новых способах ведения и оправдания войны. Под конец XVII века стал расцветать интерес к общественному применению математики – и не только из-за появления новых рабочих мест в области государственных финансов и налогообложения. Вне государственной сферы, часто под крышами кофеен, развивалась новая интеллектуальная культура, в центре которой находилось решение задач с помощью математики. Как современные нам предприниматели Кремниевой долины, работающие над новыми методами анализа данных в поисках следующей «большой идеи», эти скромные круги готовились перевернуть мир. Отталкиваясь от примера финансовой отчетности, показавшей новые социальные возможности, даваемые использованием чисел для отражения общественной жизни, они сочетали это с верой в математику. К началу XVIII века это привело к тому, что джентльмены и их клубы создавали целые библиотеки «полезного знания», справочной литературы и периодики с фактами и диаграммами, используя эти библиотеки как для справок, так и в качестве символа статуса.
Этот новый интеллектуальный стиль хорошо отразил Уильям Петти, человек, чья головокружительная карьера – служба на торговом флоте, научная и государственная деятельность – превратила молодого человека скромного происхождения в весьма богатую и политически влиятельную персону. Неутомимый Петти испытывал свой интеллект в медицине, картографии и экономике, перенося идеи из области в область и обратно. Перемещаясь из страны в страну, из одного элитного круга в другой, он состоялся как политический и интеллектуальный деятель. Петти никогда не задерживался в конкретной области достаточно, чтобы оставить какие-либо великие труды, но играл важнейшую роль в сужении разрыва между интеллектуальными кругами и государством, закладывая при этом основы для в некотором роде социальной науки.
