– А про Красавчика Бориса? Это русский борзой.
Лабрадор задумался.
– Борзой… такой тощенький… светло-палевой масти и с золотистыми глазами?
Сердце у меня заколотилось:
– Он самый.
– Да вроде видел я его в Барранке, в одной из клеток.
– Он – боец?
– Кажется.
Тут я удивился. Трудно было представить сухопарого элегантного Бориса участником собачьих боев. Не тот случай, как говорится.
– Если хочешь, – продолжал лабрадор, – можем сегодня ночью запустить наше «Гав-гав радио». Лай будет слышен в Барранке, а здесь – их ответ. Если твой Борис там, он отзовется.
Я на миг задумался. Потому что не знал, разумно ли будет сообщать о своем появлении здесь. И сейчас по крайней мере. А потому мотнул головой, отказываясь.
– Там видно будет.
Терьер отполз в угол своей клетки и улегся там. Он не понимал, о чем мы толкуем. Глаза у него то блуждали, то замирали, вперяясь в никуда. И дрожь сотрясала его от носа до хвоста.
· 6 ·
Поединок в Барранке
За мной пришли незадолго до полудня. Появились трое с проволочной петлей на конце длинной палки, открыли клетку и накинули петлю мне на шею. Я не сопротивлялся всерьез, рассудив, что хуже будет, а потому прижал уши и позволил выволочь себя наружу, поупиравшись лишь самую малость – так, для приличия. Вытащили и шоколадного лабрадора, а следом – терьерчика, который с тоской взирал на нас, покуда мы шли через поселок. В стороне от лачуг высился здоровенный… не знаю, как его назвать – амбар? ангар? – окруженный другими, поменьше.
– Это и есть Барранка, – пояснил лабрадор. – Я уже бывал здесь. В маленьких стоят клетки, там держат бойцовых псов.
Я хотел было расспросить поподробней, но последовал рывок – и дыхание у нас обоих пресеклось. Из строений долетал приглушенный лай, но информации он давал мало. Лай был бессвязный и выражал просто ярость и угрозу. Невразумительный, но красноречивый. И сулящий в будущем только беды.
– Нас притащили, чтобы натаскивать их, – продолжал он.
В ответ терьер жалобно заскулил. Я угрюмо кивнул. Ибо очень хорошо знал, что происходит. Во взбаламученной памяти тотчас ожили давние призраки. В лае этих бойцов, ожидавших свою долю боя и смерти, был различим и мой собственный голос. Я превращаюсь в того, кем был когда-то, – в одного из них. Пусть даже пока стою не на ринге.
Нас троих запихнули в одну клетку. Весь пол в ней был загажен. Поначалу мы ничего не видели, но постепенно освоились в полумраке. И я увидел перед собой усталые и безнадежные глаза лабрадора, округленные страхом глаза терьера.
– Откровенно говоря, – сказал лабрадор, – хочу, чтобы все поскорее кончилось. Сколько можно? Сколько раз мне еще возвращаться в эти проклятые клетки и снова ждать? Хватит с меня… Надеюсь, бросят меня такому, кто долго возиться со мной не станет.
Я пристально посмотрел на него:
– Облегчи противнику задачу. Не очень сопротивляйся.
Он фыркнул, улыбнувшись по-собачьи, и облизнул свою израненную морду.
– Я давно уж обдумываю такой вариант. Но, когда вижу перед собой оскаленную пасть, инстинкты берут верх над разумом – инстинкт самосохранения и инстинкт агрессии. Я ведь собака – от носа до хвоста. И не могу отдать свою шкуру задешево. Для победы мне не хватает умения, но у меня достаточно силы, чтобы сопротивляться. То есть я просто идеальный спарринг-партнер… И потому держусь и отбиваюсь, пока не растащат.
– Когда-нибудь и этого не сможешь, как сам говоришь.
– Да, конечно… Сегодня… Или завтра… Но, знаешь ли, меня немного удивляют твои отметины. Шрамы… И уши обрублены… – Он взглянул с подозрением. – Ты что – бывал в подобных местах прежде?
– Нет, – соврал я. – Просто жизнь у меня была тяжелая.
– Да уж…
Он оценивающе оглядел мои плечи и клыки.
– Ты – крепкий парень. У тебя есть шансы. Может быть, тебя попробуют и решат сделать бойцом. Станешь звездой. Станешь…
Он осекся.
– Убийцей, – подсказал я.
– Может, и убийцей.
Лабрадор жалостливо покосился на нашего третьего товарища.
– У других нет такой возможности. Они – пушечное мясо для первой и единственной атаки.
– Не хочу умирать, – проскулил терьер.
– Чему быть, того не миновать, малыш.
– Не называй меня так. Мое имя – Куко, – при этих словах голос его дрогнул от собачьего рыдания.
Лабрадор качнул тяжелой головой:
– А меня – Томас, – он печально улыбнулся. – Знаю, смешное имя для собаки. Но что ж поделаешь… Так назвала меня одна девочка. Маленькое человеческое существо… Помню ее теплый запах.
Он глубоко вздохнул и уставился куда-то в пустоту, а чуть погодя сказал:
– Семь месяцев ровно… На Рождество щеночек – подарок, а к летним каникулам – обуза.
– Это классика, – заметил я.
– Мне до сих пор снится, как машина набирает скорость, удаляется, а я бегу за ней, бегу, а она все дальше.
– Какая старая песня, – с горечью сказал я. – И сильно запетая.
– Да. Несколько недель я бродил по этой дороге, думал – вернутся за мной.
– Ага, как же.
– А они не вернулись.
– Ну, еще бы.
– Они никогда не возвращаются.
Мы печально переглянулись. Потом лабрадор обернулся к терьеру:
– Умирать не так уж тяжко, Куко… Наоборот, это даже облегчение.
– Вот сам и умирай! Дурак…
– Да успокойся ты, не психуй… – лабрадор ласково лизнул его раза два в морду. – Тебе в Барранке не выжить, так что лучше, чтобы все кончилось быстро, как мы тебе сказали… Бросайся прямо в пасть противнику – и через миг ты уже на том свете.
– Не струсив, – добавил я.
– Да-а, тебе легко говорить, – заныл терьер. – Ты вон какой здоровый… Зубищи какие… Сволочь.
– Поверь, это гораздо лучше… А то будут тянуть, развлекать двуногих твоими мучениями или тренировать на тебе твоего убийцу… Вот хоть его спроси – уверен, он подтвердит, что я прав.
– Целиком и полностью, – сказал я.
– Да заткнитесь вы оба, чтоб вас… – терьер забился в угол и закрыл голову лапами. – Оставьте меня в покое.
Открылась дверь. За лабрадором пришли двое. Тот окинул нас прощальным взглядом, задрал ногу и пустил короткую струйку в угол. Смысл этого обонятельного послания был ясен: «Здесь был Томас». Потом он поднял голову, облизал морду, лапы и детородный свой орган, совершая последний туалет.
– А девочку ту звали Хулия, – сказал он напоследок.
