А что, если призыв ворона ослабит его еще больше?
Так нельзя. Это неправильно!
Будто прочитав мои мысли, Герант что-то шепчет — и зеленая дымка обнимает его плечи, медленно скручивается в клубок над головой.
Ворон не издает ни звука — чувствует опасность и угрюмо молчит. Смотрит так серьезно и пристально, будто общается с Герантом мысленно. Вскидывается и пушит перья, превращаясь в здоровенный черный клубок.
— Прости, — шепчет двоедушник и поглаживает птицу по спине, — тяжело тебе пришлось, но мне помощь нужна.
Ворон утыкается головой в его щеку и слетает на землю. Подпрыгивает к корешкам, но остается на безопасном расстоянии от плотоядного ковра.
Взмах мощных крыльев — и птица плавно скользит по воздуху к блесткам вдалеке, а я молюсь, чтобы это на самом деле были топливные капсулы. Вдруг это просто игра света и теней? Или обман зрения? Такое же может быть. Мы устали, вымотались, а реальность вокруг способна играть с гостями в жестокие игры, мутить их рассудок, искажать реальное положение вещей.
Я хочу улететь. Эта планета давит на меня, пробирается под кожу невидимыми пальцами, ковыряется в голове, отравляет гнилью кровь и нутро. Гиблый, жестокий, подыхающий мир. Зараженный болезнью камкери, а значит, осталось ему недолго.
С каждым разом планеты поддаются все легче. Если мой дом захватчики пытались взять годами, то такие брошенные, никому не нужные миры проглотят в мгновение ока. Превратят их в гниющий кусок каменной плоти, облепленный красноватым мхом, прорастающим на всем, к чему прикасается болезнь.
Воспоминания накатывают, как морская волна на берег. Захлестывают меня солоноватой горечью и лезут в уши криками погибших товарищей.
Что-то ковыряется в моем разуме острым когтем, выуживает самые колкие и болезненные моменты, вытягивает, как жилы, и сдавливает в невидимом ледяном кулаке.
Скорее бы уйти…
Я хочу улететь.
От напряжения руки мелко подрагивают, внутри скручиваются нервные узелки под стать тем, что лежат передо мной на земле. Я боюсь, что Герант заметит эту дрожь и истолкует ее неправильно — в качестве смущения или страха, но мужчина ведет себя совершенно не так, как я ожидаю.
— Мы скоро уберемся отсюда, — говорит он, касаясь губами моей макушки, — я тебе обещаю: мы скоро улетим.
— Ты тоже чувствуешь, да? — вскидываю голову, и наши взгляды сталкиваются. Мне кажется, что двоедушник вот-вот отстранится, отскочит, как делал это раньше, но он только наклоняется ниже, а его зрачки расширяются, затягивают меня, как трясина.
— Это дурное место. И дело вовсе не в мутациях. — Черты лица Геранта заостряются, обретают какую-то хищную, опасную красоту, крылья носа мелко подрагивают при каждом вдохе. — Точнее, не только в них.
Ворон мягко опускается на землю у моих ног и кладет перед собой топливную капсулу.
Значит, не ошиблись!
Черная тень взмывает вверх без команды и летит назад, а я убираю капсулу в набедренную сумку.
Ворон улетает и возвращается так быстро, что я уже начинаю верить в успех, даже перестаю обращать внимание на тварей, копошащихся в корнях. Они питаются и ничего вокруг не замечают, но Герант все равно решает держаться подальше и оттягивает меня поближе к коридору. На случай, если придется быстро делать ноги.
Когда я окончательно расслабляюсь, по пещере прокатывается протяжное болезненное «кар», и Герант сдавленно охает и бросается к корням. Зеленоватая дымка врезается в него на полном ходу, бьет в грудь, подрубает, как топор дерево, — и мужчина тяжело припадает на одно колено, но быстро приходит в себя и откатывается в сторону.
На том месте, где он только что стоял, остается внушительный маслянисто-кровавый след от удара корня.
В пещере повисает гробовая тишина, а через мгновение разбивается вдребезги протяжным воем. Кричат даже не охотники, а изувеченные, убитые люди. Их рты раскрываются так, что трескается кожа на щеках, а корни будто используют их связки — шипят, верещат и скрипят на разный лад.
Последняя топливная капсула колышется среди корешков в десятке ярдов от Геранта — достать можно, только нырнув в самую гущу тел, крови и смерти.
— Уходим! — подскакиваю к мужчине и тяну его к выходу.
— Нам нужно ее забрать!
Я упрямо мотаю головой и почти висну на его шее, пригибаю к земле, когда корни пролетают над головой, рассекая воздух с противным свистом.
— Ты не достанешь! Уходим же, ну!
Герант сдавленно ругается, но поддается.
Бежим к выходу, а за спиной медленно оживают охотники. Быстрое «цок-цок» ввинчивается в виски. Я оборачиваюсь и выхватываю револьвер.
Нужно всего одно мгновение, чтобы рассмотреть мерцающий огонек среди корней и прицелиться.
Щелчок — и грохот. В груди болезненно что-то натягивается и лопается, растекается густой горячей болью, а вспышка света слепит на секунду; я чувствую, как меня подхватывают и несут прочь.
Жар концентрируется в одной точке среди корней, а в следующее мгновение распускается огненным цветком и низким «бтум», что катится от пола до потолка испепеляющей волной, проглатывает и ломает кости охотников, облизывает камни белоснежными языками пламени.
Выхватываю мир тусклыми обрывками.
Вот мы проносимся по коридору: Герант хватает еще два блока с топливом, находит скрытый механизм и открывает дверь. Он едва успевает вытолкнуть меня наружу и привалиться к плите, чтобы задвинуть ее на место.
Вспышка — и слух улавливает грохот падающей воды, а спину обжигает жаром — взрыв снес потайную дверь напрочь.
Вспышка…
Падаю на белоснежную гальку и кашляю — протяжно, надрывно, будто легкие собрались выйти погулять.
Герант стоит рядом на коленях и что-то шепчет, прижимает меня к себе, а я заваливаюсь на бок, уплываю в темноту, цепляюсь за сильные руки, но не могу удержаться на поверхности.
Хватаю ртом воздух и соскальзываю во мрак окончательно.
17. Ворон
Ее руки обмякают, повисают безвольными плетями, а я припадаю на колено и прижимаю девчонку к груди, шепчу бессвязную ерунду и умоляю Ши не терять сознание.
Она что-то бормочет в ответ, обдает щеку горячим дыханием и тихо всхлипывает, когда я сжимаю руки слишком сильно.
— Больно…
Слово прорывается сквозь хрип и сдавленный кашель. Пересохшие губы приоткрываются, пытаясь ухватить больше воздуха, а взгляд серых глаз туманится и не может сфокусироваться на моем лице.
— Потерпи. Сейчас я тебя подлатаю, — шепчу торопливо и осматриваюсь по сторонам.
По гальке растекаются первые рассветные лучи, а деревья поблизости медленно цепенеют, впадают в привычную спячку.
