56. Вставай, проклятьем заклейменный
Первая испанская республика – проба пера свободы, трансформированная в катастрофу усилиями неких бесчестных политиков и безграмотного и безответственного народа, провалилась ко всем чертям в 1874 году. Разочарование народных масс из-за крушения их надежд и чаяний, экстремизм некоторых руководителей и страх перед революцией всех остальных, а также общественные волнения, что поставили всю Испанию вверх тормашками и перепугали властную и финансовую элиту, позволили самым гротескным образом поставить точку в данном кратковременном эксперименте. Все это как нельзя лучше подготовило страну к периоду социальной летаргии, когда единственным желанием публики было спокойствие и минимум потрясений, супчик и наваристый бульон, невзирая на цену в виде потери свобод, которую придется за это заплатить. Произошел отказ от многих важных вещей, и Испания (на тот момент – постреволюционная диктатура в руках вечного оппортуниста генерала Серрано) застыла в каком-то идиотском положении, отложив на неопределенное время необходимые реформы и амбициозные цели. Ни в малейшей степени не усвоив – что самое важное – урока тех страшных симптомов, что были явлены миру кантональными революциями и республиканскими беспорядками. Мир менялся, обездоленные открывали глаза. Там, где образование и книги пробуждали умы, смирение мира голодных и рабов уступало дорогу требованиям уважать их права и борьбе. Пятью годами ранее появился до тех пор не существовавший институт – Международная ассоциация трудящихся, или Первый интернационал. В него вошли и испанцы. Как и в других европейских странах, буржуазия продолжала подниматься на дрожжах неизбежного прогресса в экономике и промышленности. Параллельно этому процессу шел еще один: у рабочих, передающих друг другу книги и идеи, тоже рождалась организация, поначалу рудиментарная, целью которой было улучшение условий труда на фабриках и заводах (деревня от этого процесса оставалась в стороне). Проще говоря, обе тенденции левого движения уже проявились: социализм, претендовавший на достижение своих социальных требований мирным путем, и анархизм – «Ни бога, ни хозяина», – который верил в то, что стрельба из пистолета и динамит – единственно эффективное средство, способное избавить трудящихся от гнили буржуазного общества. Так, слово «анархист» сделалось синонимом того, что сегодня мы бы назвали террористом, и в последующие десятилетия анархисты стали героями громких кровавых актов с большим количеством пиф-паф и неменьшим – трах-тарарах, выплеснувшихся в газетные заголовки, перепугавших правительства и повлекших за собой жесточайшие полицейские репрессии. Немаловажная, кстати, деталь: в ходе индустриально-промышленного подъема того времени огромные деньги инвестировались в Баскские провинции, в Астурию и особенно в Каталонию, где такие города, как Барселона, Сабадель, Манреса и Тарраса, с их текстильными мануфактурами и приграничной близостью к Европе, все больше богатели, вследствие чего начали испытывать головокружение от успехов и чувство превосходства по отношению к остальной Испании. То есть там царила атмосфера пока еще не сепаратистская в современном смысле этого слова – 1714 год был уже слишком далеко, – однако с вполне явным предпочтением государства децентрализованного (возможность установления по-якобински сильного государства по французским лекалам мы к тому времени уже утратили на веки вечные), а также индустриально развитого, капиталистического и буржуазного, модного в Европе. Чувство, которое ввиду разброда и шатания в отечестве было вполне естественным, потому как Христос призывал всех стать братьями, но не двоюродными, то бишь не простофилями. И вот так, шаг за шагом, рождались современный каталонизм
[57] и его будущие последствия; картина, очень хорошо схваченная, кстати, в крайне любопытных и служащих нам предостережением словах каталонского политика – выходца из «hisendats», то бишь из семьи аристократической и при деньгах, – Прата де ла Рибы: «Две Испании: окраинная – живая, прогрессивная – и центральная – забюрократизированная, дремлющая, бесплодная. Первая – живая, вторая – официальная». Все то, что так четко отразилось в этой цитате, имело место в Испании потерянных со времени Войны за независимость возможностей, где сменяющие друг друга правительства оказались не способны включить слово «нация» в контекст общего движения вперед. И в то время, когда Великобритания, Франция или Германия развивали свои патриотические мифы в школах, заботясь о том, чтобы учителя воспитывали чувства гражданственности и солидарности в будущих гражданах, испанское безразличие к вопросам воспитания со временем повлечет за собой тяжелейшие последствия: дискредитированная армия, дезориентированный и безразличный народ, образование, большей частью пребывающее в руках католической церкви, и полный конфуз вокруг слова «Испания», чье прошлое, настоящее и будущее расхищали без зазрения совести, манипулируя им, разного рода воры и мошенники.
57. Куда идешь ты, Альфонс XII?
XIX век в Испании выдался таким сумасбродным, что мама не горюй: ужасная война с французами, жестокий и жалкий король-предатель (Фердинанд VII), некомпетентная, капризная и более похотливая, чем сучка в течке, его дочь (Изабелла II), король-заместитель (Амадей Савойский), поднятый на смех, потеря почти всех американских владений после борьбы не на жизнь, а на смерть, восстание на Кубе, кантональная война, Первая республика, закончившаяся в стиле репризы цирковых клоунов, государственные перевороты, до хрена военных мятежей с четырьмя-пятью словами на знамени («испания, нация, родина, централизм, федерализм»), по поводу которых мало того что никто не мог прийти к согласию, но и оборачивающихся, как и все у нас, в катапульту против политического противника или попросту соседа. В некий предлог для испанской зависти, ненависти и подлости, усугубленных всеобщей хронической безграмотностью. Если посчитать, то нам и выпало-то всего пятнадцать лет для трудов на ниве демократизации против шестидесяти семи годочков карлизма, католицизма, замшелости, сабель и реакции. А когда дело доходило до выборов, то они оборачивались фарсом с фальсификацией результатов. Еще пару лет назад все политические перемены осуществлялись путем мятежей и переворотов. А в итоге публика, то есть люди простые, наелись всем этим по горло. Насытились хаосом, соглашательством и политическим авантюризмом. Публика жаждала стабильности, работы, нормальной жизни. Горячего обеда и чтобы дети росли в мире. Так что некоторые политики, держа руку на пульсе народных настроений, начали рассматривать для себя возможность реставрировать монархию, и на этот раз – на достаточно серьезных основаниях. Выбор свой они остановили на Альфонсито из дома Бурбонов, находящемся в изгнании сыночке Изабеллы II, восемнадцати лет от роду, юноше приятном во всех отношениях: невысокого роста брюнете с бакенбардами, толковом и хорошо воспитанном. Вначале военные, сами привыкшие отдавать приказы, не были расположены к такому повороту; но один классный политик, по имени Кановас дель Кастильо, – без всякого сомнения, самый прозорливый и компетентный среди политиков своего времени – кого-то уговорил, кого-то переубедил, а под конец склонил на свою сторону всех. Метод, ничего не скажешь, не в полной мере демократический; однако при сложившихся обстоятельствах, в условиях полномасштабной диктатуры генерала Серрано и с бездействующими кортесами, сильно напоминающими птичий двор, Кановас и его единомышленники рассудили, и это было не лишено логики, что уже без разницы – тот метод либо другой. И гори оно все синим пламенем. В итоге в декабре 1874 года в городе Сагунто генерал Мартинес де Кампос перед строем войск провозглашает королем Альфонса XII. Вот так просто – за красивые глазки. История эта была встречена с огромным одобрением, Серрано собрал чемоданы, парень из дома Бурбонов сел на корабль в Марселе, сошел на берег в Барселоне, прокатился до Валенсии, чтобы убедиться в том, что военные его и вправду поддерживают, и в первые дни 1875 года торжественно въехал в Мадрид под торжествующие крики тех же самых народных толп, которые за год с небольшим до того обзывали его мать шлюхой. А весь фокус в том, что народ – вам наверняка знаком этот механизм – заглотит с жадностью все и не подавится, стоит только подать блюдо под правильным соусом, представив дело красиво, и он всему поверит (штука в том, что здесь сообща работают наивность, глупость и недостаток культуры). В общем, Альфонса XII приняли как должное, как вешний дождичек. Да и то сказать, при сложившихся обстоятельствах оно и неудивительно. Во-первых, как я уже говорил, Кановас был политиком милостью Божией (с которого сегодняшним стоило бы брать пример – в том маловероятном случае, что они о нем слышали). С другой стороны, юный монарх был классным чуваком, или таковым казался (а то, что женщины ему нравились больше, чем мед мухам, вынесем за скобки). Но если закрыть на это глаза, то он был наделен здравым смыслом и умел себя подать. Кроме всего прочего, женился он по любви – на дочери герцога Монпансье, политического противника его матери. Звали ее Мария де лас Мерседес (если хотите узнать о ней больше, то, кроме книг, посмотрите еще фильм «Куда идешь ты, Альфонс XII?», представляющий всю эту историю в сиропно-карамельном ключе, но неплохо), была она юной красавицей, немного полненькой, но этого оказалось более чем достаточно, чтобы завоевать сердца всех тогдашних простаков обоего пола. Приняли эту симпатичную пару с распростертыми объятиями, и страна испытала мощный всплеск оптимизма. Процвели бизнесы, рванула вверх экономика. Все шло как по маслу, при ловко дергающем за нужные нити Кановасе. Даже в конце-то концов удалось покончить с Третьей карлистской войной. Королю нравилось держаться с народом запанибрата, да и людям он пришелся по сердцу. Был, так сказать, свойским парнем, если вы меня понимаете. Кроме того, когда Мерседес безвременно умерла, трагедия короля, молодого вдовца – те похороны растрогали всех до невозможности, – склонила на его сторону все сердца Испании. Никогда еще ни один испанский король не был любим столь горячо. История давала нам еще один шанс. Вопрос был в том, сколько времени нам понадобится на то, чтобы его похерить.
