– Не знаю, – сказал старик. – Они ничего не сказали. Может, новый участковый расскажет.
– А кто он?
– Я не видел. Но должен же кто-то быть на его месте.
Я выключил проигрыватель и включил радио. Послушал новости. Там ничего не сказали про то, что хотелось услышать. В конце объявили, что радиационный фон пока в норме. Пока.
– А вот говорят, что во Владивостоке у некоторых людей уже лучевая болезнь началась, – сказал старик. – Фукусима всё ещё пылает, сынок.
Ночевали мы опять вдвоём, на топчане. Всё-таки у старика было много хороших качеств. Например, он не храпел. Не пытался меня обнять или столкнуть на пол. Да и ноги об меня погреть он тоже не пытался.
Утром я решил прогуляться и в очередной раз хорошенько всё обдумать. Старик ушёл убирать двор. Я выпил холодного несладкого чая, надел ботинки и вышел. Прямо у входа чуть ли не нос к носу столкнулся с милиционером. В животе стало жарко, очень жарко.
– Вы Хлебников? – спросил он.
– Да, – ответил я. Хотя собирался сказать «нет».
– А мне сказали, что вы здесь. Очень хорошо.
– Кто сказал? – спросил я.
– Ваш отец. Дворник.
– Ах, он.
– Моя фамилия Фомченко. Я ваш новый участковый.
Он был молодой, лет тридцати. И выглядел дружелюбно.
– Надо поговорить.
– Ладно, – сказал я. – Здесь? Или у вас?
– Пока здесь, – ответил Фомченко. – Если удобно.
Это «пока» мне очень не понравилось.
– Что случилось с Рудольфом Энгельсовичем, знаете?
– Кем-кем?
– Вашим участковым.
– Денисовым то есть?
– Ага.
– Слышал, он погиб. Но подробностей не знаю.
– Его убили, – ответил Фомченко.
Он расхаживал по дворницкой, глядя по сторонам.
– О, какой у вас интересный проигрыватель. А музыку можно включить? Я никогда пластинок не слышал.
Я схватил первую попавшуюся, установил и включил.
– Ян Сибелиус, концерт для скрипки с оркестром ре минор, – прочитал на обложке.
Фомченко немного послушал и скривился.
– Будто гвоздём по железяке. Ладно. Так вот, его убили. Зарезали. Кровищи столько!
– Кошмар, – сказал я. – Вы меня подозреваете?
Он помолчал, глядя почему-то на мои ботинки.
– Да нет. Тут другое. А подошву покажите.
– Подошву?
– Да, подошву покажите.
Я показал одну и другую, повернувшись к нему спиной.
– Там женщина была, – сказал Фомченко. – Проститутка. Похоже, Рудольф Энгельсович пытался её задержать.
Ну, конечно! Я вспомнил, как Денисов звонил по телефону «лягушечке».
– Взяли её? – спросил я.
– Пока нет. Бегает где-то. Но это недолго, я думаю. Личность известная. У неё куча приводов. Я про другое хотел спросить. Знаете, у Денисова был блокнотик с собой, а там записано: «Хлебников. 500». Что бы это значило?
– Даже не знаю, что сказать, – пожал я плечами.
– Врать мне не надо, – нахмурился Фомченко.
– Я не вру. Просто я забыл. Я ему должен был деньги.
– Деньги. Так, сколько?
– Пятьсот. Там же написано. Пятьсот рублей.
– Да? Ну, ладно. Можете отдать их мне.
Он посмотрел на проигрыватель.
– Выключите. Такой музыкой пытать хорошо.
Я выключил.
– Так что? – сказал Фомченко.
– Что?
– Пятьсот рублей.
– Вам?
– Ну да, а что вас смущает?
– У меня сейчас нет. Отдам, когда будет.
– Хотя бы половина-то есть?
– И половины нет.
– Может, сто есть?
– Я плотно на мели, – сказал я. – Сижу без копейки.
– Ага, на шее у старого отца, – произнёс Фомченко презрительно. – А вот, кстати. Он же Билялетдинов Ринат Искандерович, а вы, получается, Хлебников Игорь Анатольевич?
– Долгая история, – сказал я. – Он не совсем мой отец.
– А кто?
– Ну, можно сказать, отчим.
– Зарегистрированы где?
Вот же пристал! Я уже понял, что он такой же гад, как Денисов. Если не хуже. В принципе, они все одинаковые. Только степень паршивости у каждого разная.
– В этом доме. В сто тринадцатой квартире.
– А квартиру сдаёшь?
– Нет, там жена. И сын. Ну, вернее, не сын. Не важно.
– Выгнала, значит? Понятно, – кивнул Фомченко. – Ладно, увидимся ещё.
Я испугался, что он вдруг с какой-то стати протянет мне сейчас руку и придётся как-то уворачиваться. Но участковый, конечно, этого не сделал.
– Пятихатку занесёшь в опорник, – сказал Фомченко на прощанье. – Это же долг чести, понимаешь? Погиб офицер и всё такое…
Он ушёл. А у меня вдруг разболелась нога. Я опять включил проигрыватель, лёг на топчан и стал слушать эту странную музыку.
42
Через три дня полного безделья, которые я провёл в дворницкой, по радио сообщили, что менты поймали проститутку, которая зарезала Денисова. Это была Марика. Её схватили на вокзале. Я не удивился. А японская радиация всё никак не могла сюда добраться, чтобы прекратить мои мучения.
Я лёг на топчан и заплакал. Потом достал телефон и набрал её номер. Абонент недоступен. А больше и позвонить оказалось некому. Не хотелось об этом думать. Я так и провалялся весь день, время от времени похныкивая, а иногда ненадолго засыпая. За стенами этой убогой дворницкой кипела весна, слышно было, как талый снег течёт с крыш.
Вечером пришёл старик. Он выглядел усталым и раздражённым. Включил чайник и проигрыватель.
– Пожалуй, Мусоргский будет к месту, – сказал он, устанавливая пластинку. – Картинки с выставки. Какие новости?
– Никаких, – ответил я.
– Почему ты ничего не делаешь?
– А что я должен делать?
– Ну что-нибудь. Не валяться весь день, например. Знаешь, на кого ты похож?
– На кого же?
– На полотенце. Которым вытерли сам знаешь что.
– Ладно. Пусть будет так. Ты похож на принца, а я на обосранное полотенце. Как-нибудь переживу.
– Не выражайся. Знаешь, что ещё? Я нашёл тебе работу. Раз ты сам этого не делаешь, сделал я.
– Так, так. И что это за работа? Метрдотель? Креативный менеджер?
