– Все равно снесут, – проговорил Южин, выходя из заваленного коридорчика к лестнице, узкой и необжитой, даже стены не были расписаны, и от их голой серости стало еще тоскливее.
– Снесут, – согласился Полкан, утягивая Южина наверх. – Это раньше тут шумно было. Дураков хватало. Сатане своему помолятся, в подвале замерзнут. А теперь закончились. Пришлось самим за дело приниматься.
– Все равно снесут, – упрямо повторил Южин; идти так, ладонь в ладонь, с мужиком в белом, заляпанном кровью халате было почти так же странно, как вообще идти после всего, что он тут увидел.
– Что заладил-то? – Полкан остановился, угрюмо свел брови. – Для всех снесут, а для кого-то останется. Главное, успеть.
На правом лацкане халата еще влажно поблескивал багровый след. Наверное, Ларка дернулась особенно сильно и расплескала кровь из перерезанного горла.
– Что успеть? – механически переспросил Южин, только бы Полкан снова отвернулся.
– Стать своим, – вздохнул тот и начал подниматься. – Ховринским.
Южин считал этажи и сам себе удивлялся: надо же, будто есть надежда, что ему отсюда потом спускаться.
– Если станешь своим, то хоть сноси, хоть не сноси, все равно тут останешься, – договорил Полкан, заходя на четвертый этаж.
– И Ларка? – не удержался Южин.
До пятого Полкан молчал, потом все-таки ответил:
– Ларка не своя. Ларка так. Подкормка. Чтобы Костик вернулся. – Голос у него потеплел. – Вот Костик свой, не смотри, что хилый. Все равно свой.
– Не понимаю… – Южин сбился. – Черт, я вообще ничего не понимаю.
Полкан только хмыкнул. Халат обтягивал его спину, и лопатки под ним двигались в такт движению вверх. Ступенька. Ступенька. Шестой этаж. Седьмой. У восьмого Полкан остановился, выжидательно посмотрел на Южина. В животе тоскливо сжалось.
– Не хочешь узнать про брата? – спросил Полкан, губы у него подрагивали.
Мокрая вата, заменившая Южину лицо, похолодела.
– А что мой брат? При чем тут вообще Дэн?..
– Брат твой был ховринским. До мозга костей, – оборвал его Полкан.
– Хочешь сказать, что он тут?
В голове Южина вопрос этот звучал насмешливо, но получилось жалко. Просяще даже. Бред, какой бред! Не может быть. Не может. Может? Родинка у пацана. Дурацкая родинка. При чем тут родинка? Жар разлился по телу Южина, только лицо осталось замерзшим – не скривиться презрительно, не отвернуться. Ждать, что ответит Полкан.
– Хочу сказать, сам все увидишь.
Их ладони еще соприкасались. Последний раз Южин так долго держался за руку с мамой. В третьем классе. Перед тем как ему вырезали аппендицит. Мама сидела на краю его кровати. Это была больница. Настоящая. Живая. Наполненная людьми, светом и запахом дезинфекции. В больницах же принято держаться за руки. Вот они и держались. С мамой тогда. А теперь держатся с Полканом. Когда Южин очнулся после наркоза, в палате сидел отец. За руки они не взялись. Где был Дэн, Южин не помнил. Наверное, на уроках. Или здесь. В Ховринке. С Рафом.
– Пойдем, – позвал Полкан, и Южин подчинился.
Они вошли в темный зал восьмого этажа. У постамента Краюшкина топтались собаки. Гук поднял заднюю лапу и пустил струю. Южин отвел глаза. Маленький фонарик в свободной руке Полкана вспыхнул и осветил дальнюю стену.
– Прыгай, – прочитал Южин.
Стрелка все так же указывала строго вниз.
– Ну и что стоишь? – спросил Полкан, отпуская его ладонь.
Пальцы нащупали пустой воздух.
– Я не буду прыгать. – Южин помотал головой, сам не понимая, чему улыбается. – Это бред.
Но сделал шаг к Краю. И еще один. Полкан шел у него за спиной.
– А зачем ты сюда поднимался тогда?
Потому что меня сюда привели? Потому что я в шоковом состоянии? Потому что не знаю, как отыскать выход? Потому что меня держали за руку? Потому что обещали отвести к брату? Снова не те ответы.
– Я пришел посмотреть, – сказал Южин, останавливаясь у Края.
– Точно? – хмыкнул Полкан, приваливаясь к стене рядом со стрелкой. – А разве не чтобы понять, как у брата получилось вырваться из болота, в котором ты остался?
– Бред.
Шахта дышала сухим жаром прямо в лицо.
– Уверен? Тогда уходи.
В ногу уперся мохнатый бок, но Южин не обернулся, чтобы посмотреть, черный или палевый.
– Ты Раф? – наконец спросил он.
Полкан пожал плечами, стащил халат, откинул в сторону.
– А что это изменит?
– Ты убил человека. – В рот будто насыпали песка, говорить стало трудно, но молчать еще труднее. – Я видел, как ты убил человека.
– Ты тоже. – Полкан наклонился и оттащил от Южина пса.
Палевого. Значит, Гук.
– Я не убивал! – Южин дернулся, словно его ударили по лицу, только слова жгли больнее удара. – Я даже не подталкивал!..
Полкан почесал заросшую щетиной щеку.
– Но и не удержал.
Под ногами обрывался Край. Темнота внизу, упругая и бесконечная, не пугала. Шагнешь в нее, а тебя тут же отпружинит.
– Если на тебе нет вины и жизнь твоя прекрасна… то уходи, – разрешил Полкан. – Это место не для таких счастливчиков.
– А для кого?
– Для тех, кто искал дом. Вот у тебя есть дом?
Съемная в высотке. Белые стены, панорамные окна, мудреные названия мебели, кожаный пуф, ортопедический матрас, холодильник в человеческий рост, широченная плазма. Или родительская квартира. Старая мебель, подарочный хрусталь, столовое серебро. Запах маминых духов, отцовский коньяк. Детская комната, где все слишком маленькое, отжившее, болючее. Все это не дом.
– Вот и у брата твоего не было, – без слов понял Полкан. – А здесь он его нашел.
Горло перехватило. Южин покачнулся и остался стоять на носочках кед, не купленных даже, а выданных за тупую рекламу, снятую с жуткого похмелья. Так легко было шагнуть, но что дальше? Умножить бескрайнюю боль мамы? Утроить отдаленность отца, которая сильнее всего разрушала его самого? Повторить сценарий бессмысленного финала, что уже случился с ними со всеми? Доказать, что на лучшее он так и не стал способен? Просто шагнуть?
– Вот так просто? – только и смог спросить Южин.
– Вот так просто, – согласился Полкан.
– А если я прогорю? – вырвалось у Южина. – Если шагну. И все?
Смех у Полкана был скрипучий, как старый велик.
– Ты уже торгуешься. Если прогоришь, то зря сюда пришел. А если нет… – Полкан перестал смеяться, сжал локоть Южина сильнее. – Если нет, то останешься с нами. С братом останешься. Здесь. Даже когда здание снесут. Все равно здесь. Точно не снаружи. Тебя там хоть что-нибудь держит?
