Отстранилась немного.
– У тебя глаза добрые. Жалко, что мы раньше не встретились.
Тарас сжался, Катька удержала его за предплечье. Не потянула к себе, а просто оставила там цепкие пальцы.
– Я тебе покажу, – наконец решила она. – Никто не знает, а тебе покажу.
Тарас почувствовал, как ее рука соскальзывает в кровавую воду. Катька медленно погрузилась в нее, но тут же вынырнула до пояса. Почти беззвучно. И застыла так, позволяя Тарасу отползти от края. Он не смотрел на Катьку. Не мог поднять глаз, но кожей чувствовал, что она не сводит с него тяжелого взгляда.
– Я его Женечкой назвала, – сказала Катька, когда Тарас распрямился, поднимаясь на ноги. – В честь папы.
Можно было уйти не глядя. Тарас понял это по тишине, заменившей все звуки в галерее. Оставить ее одну. Не слушать больше. И не знать, что она достала со дна чертовой ванны. Но Катька хотела показать то, о чем никто не знал. Может, потому еще и не свернула ему шею. И Тарас посмотрел.
Катька вылезла наружу по пояс. Кровь стекала по ней, оставляя на светлой коже темные следы. Брошенный в сторону фонарик почти не освещал ее. Но в дыры на потолке проникал рассеянный утренний свет. Его хватило, чтобы разглядеть плотный сверток, лежащий в руках Катьки. Расслышать шепот, которым она убаюкивала его, прижимая к впалому животу.
Ее голос заполнил всю галерею. И весь этаж. И корпус. Вся ХЗБ пропиталась им, как рукав Тарасовой куртки пропитался кровью. Пока Тарас шел по коридору, путаясь в ногах, пока припадал к стенам, чтобы не свалиться от слабости и дурноты, он все еще слышал его – Катькин шепот:
– Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни. Пчелки затихли в саду, рыбки уснули в пруду. Месяц на небе блестит, месяц в окошко глядит…
И когда, окончательно потерявшись среди однотипных провалов в пустые палаты, Тарас сполз по стене и затих, сглатывая горькое, что текло из его глаз и носа, Катька все не утихала:
– Пусть бы так было все дни… Спи, моя радость, усни…
Тарас вцепился себе в волосы, чтобы не заорать, но через сжатые зубы все-таки просочился сдавленный вой. И в конце коридора на него тут же откликнулись быстрые шаги. Можно было убежать. Или спрятаться. Но Катька продолжала укачивать неживого малыша.
– Хочешь, расскажу тебе стишок? У меня в кармане крыса, я нашел ее в лесу, она мертвая и лысая, я домой ее несу.
И захлебнулась смехом. Тарас наскоро обтер лицо, вытащил из кармана телефон и включил фронтальную камеру. На себя он не смотрел, все равно не узнал бы. Слова приходили легко, будто он заранее их готовил.
– Кир, во всем, что здесь случилось, виноват только я. Нельзя было тебя сюда тащить. И самому сюда переться тоже не надо было. А ты точно должна была остаться дома. Но мне так хотелось пойти с тобой. Просто побыть с тобой. Что-то сделать вместе. – Он сглотнул, в горле пересохло и драло, как наждачкой. – Я же уйду на целый год. А ты от меня отвыкнешь. Это нормально, я знаю. Но как раньше уже не будет. А я хочу, чтобы было как раньше. Нет, вру, не хочу как раньше. Хочу, как было на крыше. Понимаешь? Всегда хотел. Боялся, как идиот. Волочился за Деточкиной этой… Самому противно. Я просто думал, что ты меня пошлешь. Или пожалеешь. Ты всегда меня жалела. А я хотел тебя защищать. Быть рядом. Быть с тобой хотел, Кир… Такая тупость. Столько времени мы потеряли. – В паузах между словами проступало агуканье Катьки. – И сюда приперлись. Самая тупая идея на свете. Но мы сюда приперлись. Я должен был просто дать тебе денег на Эдика. У меня же есть, я же собрал. Но мы сюда приперлись. Блин, Кир, я не знаю, где ты. Я тебя сюда привел. И тебя здесь потерял. Пожалуйста, будь живой. Будь сейчас снаружи. Вызывай такси. Уматывай отсюда. – Он сглотнул, в тишине его молчания отчетливо были слышны шаги по коридору. – Я, наверное, не выберусь. – Вдруг понял он. – Тут Жека. И Катька… И хрен пойми, что тут. Хорошо, что ты не со мной. Будь живой и будь снаружи, Кир. Видос потом подгрузится в облако. И ты его посмотришь. Из дома. Это хорошо, Кир. Береги Марго с Эдиком. Они тебя любят. И я тоже люблю.
Приоткрыл глаза, на экране поместился только край его заросшей щеки и красный нос. Отличная картинка. Очень живописно. Тарас отключил камеру. Сунул телефон в рюкзак с камерой и отшвырнул от себя подальше. Рюкзак проехался по полу и уперся в угол. В темноте не различишь.
По этажу разносились отголоски Катькиного смеха. И шаги приближались. И сердце билось неровно, ухая вниз, как с американских горок. Тарас прислонился затылком к стене и стал ждать.
– Ну чего? Нагулялся? – спросил его подошедший.
Тарас не ответил. Страха он больше не чувствовал, только усталость. И немного благодарности к Жеке, который нашел его.
– Держи, – сказал он, протягивая Тарасу что-то маленькое, пластиковое, по типу ручки, а потом оно щелкнуло и раскрылось, превратившись в нож.
– Зачем? – тупо переспросил Тарас, а лезвие разрезало воздух перед его лицом.
– Ты мне сказал, что я бабу твою обидел, – миролюбиво объяснил Жека. – А теперь моя баба рыдает сидит. Драться будем, понял?
– Иди к черту, а? – устало проговорил Тарас. – Нет никаких баб. Что ты набычился, как дебил?
Жека навис над ним, смерил взглядом. Нож упал у колена Тараса.
– Ну, как хочешь, – согласился Жека. – Мне не в прикол тебя просто так коцать, но хрен с тобой.
И пнул Тараса под ребра. Несильно, но чувствительно. И еще раз. Уже сильнее. От неожиданности Тарас повалился набок и остался лежать, хватая воздух ртом.
– Приперся сюда, типа классный, да? – накручивал сам себя Жека. – А мы отбросы. Нас поснимать надо. Мы как эти для тебя… Как шимпанзе в зоопарке?
И еще один пинок, уже по почкам. Тарас подтянул колени к груди и спрятал лицо.
– Я тебя сейчас порежу, – сказал ему Жека. – А потом бабу твою найду. Она стремная, но сойдет. Рассказать, что я с ней сделаю? Рассказать?
На щеку Тарасу медленно опустилась теплая еще слюна. От отвращения перехватило горло. Надо отползти. В сторону. Главное, не драться. Он не будет драться. Не должен. Он же его убьет, придурка этого. Он же поэтому в армию не хочет. Чтобы не уподобляться. Не делать этого. Не бить того, кто слабее.
– Слышь? – не унимался Жека. – Я ее потом Полкану передам, когда закончу. Ясно тебе? Она сама у нас с Края сиганет. А может, втянется, а? Может, ей мужика нормального надо?
Тарас ударил его снизу вверх, целился в скулу, но кулак соскочил. Жека осел на пол. Из разбитой брови потекла кровь, струйка перечеркнула Микки-Мауса на щеке. Жека побледнел.
– С-с-сука…
И бросился на Тараса. Худой, но жилистый, он схватил его за плечи и повалил на пол. Сел сверху, сдавил ладонью горло. Слишком хрупкий, слишком слабый.
– Да стой ты, – прохрипел Тарас, зная: если начнет вырываться, обязательно сломает ему руку. – Мать твою, стой!
