– Бить дам головой о камин – крайне неучтиво. Вам так не кажется? – спросил я, чтобы немного потянуть время и решить, как действовать дальше.
Но решить я ничего не успел, потому что граф молча продемонстрировал, насколько годы в армии полезнее учебы в пансионе. Он врезал мне кулаком в ухо, и я снова отлетел на ковер, выплюнув на грудь немного раствора. Ух ты, и опять нисколько не больно! Я встал, наклонился и боднул его головой в живот. Сил во мне, может, было и немного, зато точность оказалась отменной. Гарольд охнул и зашипел, а я воспользовался этим, чтобы обхватить его, прижав ему руки к туловищу.
Леди Бланш взвинченно хихикнула, сидя на ковре. Такса скулила в уголке и даже не пыталась помочь мне спасти хозяйку. Гарольду удалось сбросить мои руки, но я не стал терять время и укусил его за запястье. Он вскрикнул от неожиданности. Оживленное тело очень слабое и легкое по сравнению с живым, но зубы у меня были не хуже, чем у прочих. Гарольд ударил меня по лицу. Я его снова укусил. Никогда не думал, что джентльмены могут опуститься до столь низкого общения.
Конечно, профессиональные боксеры были бы невысокого мнения о нашей потасовке, но мне удалось добиться главного – держать Гарольда подальше от леди. Во время драки с Молли я берег тело, рассчитывая, что оно будет нужно мне еще очень долго, но сейчас на меня навалилось отчаянно острое чувство финала. Все подходит к концу, так или иначе.
Наша драка, например, закончилась следующим образом – я бы с гордостью рассказывал об этом потомкам, если бы ожил и снова получил возможность их завести. Я попытался расцарапать Гарольду лицо (не очень успешно), а он воспользовался тем, что я отвлекся от его рук, ловко взял меня за голову и с силой повернул ее в сторону, свернув мне шею.
В шее душераздирающе хрустнуло. Я почти почувствовал боль и уж точно – шок, растерянность и ужасную неправильность того, что моя голова теперь смотрит строго направо, а не вперед. От такого вполне можно было умереть второй раз – в голове зазвенело, словно раствор теперь затекал в нее хуже. Я невидяще таращился в пустоту, а Гарольд сбросил меня в ближайшее кресло и, похоже, решил проследить, чтобы на этот раз я умер как следует. Он без всякого раскаяния стоял надо мной, а я знал, что нужно сделать, но не мог себя заставить. Чтобы набраться решимости, я думал вот о чем: мой отец командовал полком, мой брат – великий изобретатель, способный оживлять мертвых (ладно, не полностью, но все-таки!), трусом никто из них никогда не был. Я представил, как они говорят мне: «Давай, Джонни! Не будь размазней, ты справишься, не позорь нашу семью храбрецов».
Их голоса даже в мыслях звучали неприязненно и грубо, и все же я улыбнулся про себя: одна крупица любви, пусть и воображаемой, придала мне веры в себя. Я взялся обеими руками за голову и рывком повернул ее на место. Хруст был отвратительным, но мне сразу стало легче, в голове прояснилось: прав был Бен, голова у меня удивительно крепкая, да и шея, кажется, тоже! Неудивительно, что вторые сутки подходят к концу, а я все еще жив. Гарольд вытаращил глаза, и я широко улыбнулся. При виде его ошарашенного лица мне впервые понравилось быть мертвым.
И тут Гарольд жутко захрипел и схватился за сердце. Я испугался. Мои жалкие удары вреда ему не нанесли, но то, как я вправил себе шею, похоже, могло его убить. Он с хрипом осел на ковер, хватаясь рукой за грудь. Вот я знал, знал, что рано или поздно кто-то при виде меня умрет от страха!
– Дышать… Тяжело… – простонал Гарольд, сжав на груди рубашку. – Помоги… мне.
У меня мелькнула мысль, что, когда я сидел с разбитой головой и просил о помощи, что-то он не очень спешил, но я великодушно решил об этом не вспоминать. Несмотря ни на что, больно было видеть, как граф корчится на ковре, – все же он и в самом деле болен и стар. Леди Бланш не двигалась, но жадно наблюдала за происходящим. Судя по восхищению на ее лице, я сделал вывод, что поддерживала она все-таки меня и помогать Гарольду не имела ни малейшего желания, даже когда он простонал:
– Расстегни… воротник…
Он страшно закашлялся, прижав ко рту край шейного платка, и я с ужасом увидел, что на платке осталась кровь. «Кровь – удивительная жидкость, настоящее чудо», – сказал Бен, и снова, как в переулке с Молли, мне стало тошно от вида того, как эта удивительная жидкость покидает живое тело. Я наклонился к Гарольду и стал развязывать ему шейный платок. Пальцы не слушались, я сосредоточенно распутывал узел и пропустил момент.
Судя по всему, раненый волк все-таки остается волком. Гарольд плавно встал, выкрутил мне руку назад и куда-то яростно потащил, толкая в спину. Дышал он натужно и хрипло, так что его немощь была не совсем притворной, и все же как он ловко меня провел! Я попытался освободиться, но куда там. Он был силен, жив и зол и руку мне выворачивал так, будто сто раз подобное с кем-то проделывал. Когда я сообразил, куда мы движемся, было поздно: он распахнул дверцу платяного шкафа, втолкнул меня туда и повернул торчавший в двери ключ.
План был хороший, я бы и сам такой придумал: как меня убить, Гарольд не понимал и решил просто запереть там, где я ему не помешаю. Я сполз вниз по дверце и прижался глазом к замочной скважине, но через нее ничего было не разглядеть, ключ торчал снаружи, загораживая обзор. Тогда я приник к дверце ухом, пытаясь расслышать, что происходит в комнате, если уж не могу увидеть.
– Скажешь? – спросил Гарольд.
Мне, конечно, не хотелось нанести ему настоящего вреда, и все же отрадно было слышать, что наша возня для него даром не прошла: дыхание было натужным и громким, в горле хрипело.
– Чудесная погода, – сказала леди с неуместной гордостью, словно мое заступничество придало ей сил. – Думаю, пора доставать коньки. О, какой замечательный снегопад! Взгляни в окно, Вернон, сердце мое. В такие дни я особенно сильно жалею, что у нас нет детей.
Я зажмурился. Вот сейчас он ее убьет, а я не смогу помешать. В комнате было тихо, слышалось только болезненное дыхание Гарольда и скулеж таксы.
– Ну что ж, до завтра камень никуда не денется, – сказал он наконец в перерывах между надрывными вдохами. Леди Бланш, судя по звякающим звукам, снова начала примерять перед зеркалом какие-то украшения. – Думаю, сегодня у тебя в голове уже не прояснится, уродец все испортил.
Уродец, значит. Вот это было больнее, чем сломанная шея.
– Рубины мне все-таки невероятно идут, – ответила леди Бланш. – Мое любимое ожерелье. Как чудесно, что милая Молли нашла его.
– Где камень, Бланш? – Гарольд все-таки попытался еще раз.
– Камень? У меня на шее, конечно. Смотри, какой крупный. Дивный рубин!
На этом Гарольд, к счастью, решил, что результата не добьется.
– Гости, наверное, уже собираются, мне пора идти. – Он закашлялся. – А тебе пора прилечь. Иди отдохни у себя в спальне.
– Ты такой заботливый, Вернон, – прощебетала леди. – И правда, прилягу. Так болит голова!
По ковру простучали ее легкие шаги, за ними последовал топот таксы. До меня дошло: Гарольд отослал леди Бланш, чтобы она не вспомнила, что у нее в шкафу кто-то сидит, и не вздумала меня освободить. Умно.
