Я не был мастером поиска тайников даже в лучшие дни, не то что теперь – в темноте, одиночестве и без сил. Да и бесполезно это все.
Всколыхнувшаяся было надежда испарилась без следа. Если бы у отца была такая волшебная штука, он вернул бы маму или себя бы велел вернуть, а в нашем доме, наоборот, все помирали. Если старик не врал и отец правда когда-то украл трилистник, то давно уже его лишился. Может, продал? Я уперся ладонями в пол, собираясь прилечь и уже не вставать.
Мысль о том, чтобы просто сдаться, перестала вызывать отвращение. Интересно, у стариков тоже так? Наверное, в какой-то момент они ложатся и думают: кажется, пора умереть.
И тут мой план пошел прахом. Я услышал, как открылась входная дверь, и похолодел. Осторожные шаги, скрип половиц. Мне хотелось бы поверить, что это Молли вернулась извиниться и броситься мне на шею с предложением провести бок о бок остаток жизни (то есть часов, наверное, пять). Но я сразу понял: это не она. Она ходила так же, как я, легко и бесшумно. Только живые выдают свое присутствие.
Пару секунд я радовался своей проницательности, но шаги приближались, и меня сковал липкий, отвратительный ужас. Что, если меня снова пришли грабить и теперь прикончат второй раз? Одно дело – тихо уснуть у камина, и совсем другое – опять получить отвратительный, варварский удар по голове. Мне захотелось забиться куда-нибудь и переждать, дрожа, как зайчишка. Пусть в этот раз они найдут, что им нужно, и уйдут, не тронув меня. Или можно не прятаться, а просто лежать неподвижно. Некоторые животные так делают: притворяются мертвыми, пока хищник не уйдет, а мне и притворяться не надо, ха-ха.
И тут я вдруг разозлился. Тот, кто убил меня, разгуливает на свободе и явился ко мне второй раз! Нет уж. Больше я никому не позволю так со мной поступить. На волне этой самоуверенной храбрости я смог встать, взял первый попавшийся предмет – это оказался подсвечник на шесть свечей, – угрожающе воздел его над головой, крякнув от тяжести, и гневно захромал в коридор.
Но посреди коридора замер вовсе не грабитель. И даже не Молли. Я растерянно моргнул. Там стоял Гарольд, граф Ньютаун, – великолепный, как обычно, только бледный и какой-то уставший. Одет он был торжественно – черный фрак, тончайший кружевной шейный платок. Может, сегодня пятница и он все-таки пришел пригласить меня на свой бал?
– Добрый вечер, – еле слышно прохрипел я и поставил подсвечник на стол.
– Добрый, – севшим голосом ответил он. – Я пришел проверить, не привиделось ли мне, что вы ожили, Джон.
Какой чудесный светский разговор. Я кивнул, невольно выпрямив плечи, – в его присутствии мне не хотелось выглядеть скрюченным серым чудищем.
– И как это произошло? – спросил он, уже вернув себе самообладание. – Только я присяду, что-то ноги не держат.
Он прошел в столовую, где догорал камин, и я побрел следом, стараясь ступать как можно тверже. В присутствии лучшего из джентльменов умирать мне стало как-то неловко, я даже воротник поправил и откашлялся, чтобы голос лучше звучал. Граф сел в кресло у огня и ловко подложил дров в камин: ух ты, он и это умеет! Но знал бы он, какой грязный ирландский старик спал в этом кресле четверть часа назад, наверняка остался бы стоять.
– Расскажи мне все, – велел граф, тревожно глядя на меня. – Ничего, если мы будем на «ты»?
Я готов был не только разрешить ему называть меня на «ты», но и броситься ему на шею и обнять. Хоть кто-то пришел меня проведать и пожалеть, да не просто «кто-то», а ого-го кто! Я остался стоять, чтобы не так сильно хотелось упасть, и все ему рассказал – довольно кратко, потому что говорить было тяжело: про грабителя, про машину Бена в лодочном сарае. Мне нравилось, как он слушал меня: с чувством, остро и внимательно, сложив руки в изумительно стильных желтых перчатках на набалдашнике трости.
– Поразительно, – вздохнул он, когда я закончил. – Я был уверен, что тебя вернул танамор.
Ну, опять.
– Ирландский трилистник? Так это что, не сказка? – Я ошарашенно уставился на портрет отца. – Он правда его хранил?
– Я был уверен, что Джереми нашел способ от него избавиться еще много лет назад, но кто знает? – негромко ответил граф, тоже глядя на портрет. – Мне кажется, тебе очень пригодилась бы эта вещица, Джон. Тебе помочь ее поискать? У тебя, кажется, что-то с руками, так что я буду рад составить тебе компанию.
Мои руки и правда уже застыли с согнутыми пальцами, и я кивнул, от радости открыв в себе новые силы. Рано сдаваться. Мне так нужен был отец, и вот жизнь посылает того, кто его заменит, поддержит и выручит. Вдруг мы и правда найдем чудо, припрятанное в дальний ящик? Я правда в это поверил.
Мы ходили по комнатам и искали, искали. Сейф, шкаф, снова шкаф, бесконечные ящики. Столовая, гостиная, спальня, мамина комната. Первый этаж, второй. Ничего.
Я ковылял уже еле-еле, когда поиски привели нас на мой нелюбимый третий этаж, в мою нелюбимую синюю гостевую комнату. Пол здесь мерзко скрипел, ковер хранил следы моей крови, у стены стояли щипцы. Если бы я выжил, то навечно заколотил бы дверь в эту комнату.
Я начал обыскивать комод, а Гарольд подошел к письменному столу у окна. Пол под ним душераздирающе заскрипел, и что-то вдруг коснулось моей памяти – воспоминание о ночи, которую я старался забыть как можно основательнее.
Звук шагов. Гарольд ходил, чуть тяжелее ступая на одну ногу, – хромал от какой-то военной раны.
Звук шагов, от которого я проснулся в ту ночь, когда меня убили, был точно таким же: длинный скрип половиц под одной ногой и чуть короче – под второй. Я замер, не отходя от комода. Шаги, разбудившие меня. Шаги, которые я слышал, пока умирал. Я слышал их и сейчас.
Вот так я и понял, кто убил меня.
– Это были вы, – растерянно пробормотал я. – В ту ночь.
Наверное, умнее было промолчать о своем открытии, но компания Молли меня испортила – кажется, я слишком много времени провел с человеком, немедленно говорящим все, что думает. Гарольд поднял глаза, оторвавшись от простукивания столешницы, и какое-то время мы смотрели друг на друга.
Больше всего я поразился тому, что Флинн-то, оказывается, не врал. Он и правда не имел отношения к моей смерти – зря я думал, что он меня провел. Но легче мне от этого, конечно, не стало, наоборот. Видимо, тот же шок ощутила Молли, узнав, кто был виновником ее бед.
Я всегда подозревал, что правда – далеко не главное в жизни, и сейчас убедился в этом окончательно. Зачем, ну зачем я все понял? Лучше бы провел последние часы, радуясь тому, как бескорыстно Гарольд мне помогает. Было приятно знать, что кто-то готов меня спасать, – и вот, пожалуйста, теперь все испорчено.
Потом пришел страх. Я снова в той же темной комнате, с тем же человеком, который снова копается в ящиках. Уверен, что, будь я жив, сердце заколотилось бы, как бешеное, губы пересохли, руки задрожали. Но тело осталось неподвижным, дыхание – натужным и медленным, а бедное сердце и так делало, что могло, из последних сил перекачивая раствор.
